Поход по землям каннибалов (часть 2)

Продолжение. Начало - читать.

Младшая дочь Великого вождя чамакоков

В саванне дичь попадалась редко. Люди изголодались, и дикий мед, как-то обнаруженный в дупле дерева кебрачо, был воспринят как настоящий подарок судьбы. Счастливая находка, однако, обернулась для фон Экштейна непредвиденными последствиями: «Вот уже несколько недель я не брился и отрастил длинную бороду. Мед ели руками, торопливо, не задумываясь о дальнейшем. А задуматься следовало!.. Очень скоро моя борода стала предметом бесконечных шуток. Затвердев, словно камень, она превратилась в весьма специфически благоухавший "аэродром" для пчел и насекомых со всей округи... К счастью, на другой день нам попалось озерцо, куда я, не раздумывая, бросился с головой!».
Но на этом испытания лейтенанта не закончились. И они совсем не всегда были забавными. Мог ли он подумать, что именно в Чако ему предстояло пережить любовное увлечение, закончившееся трагедией?
Однажды ночью путешественники схватились за ружья и приготовились к обороне: к ним приближались индейцы. К счастью, это было мирное племя чамакоков, с их вождем Тувигой Беляев завязал дружеские отношения еще во время своей первой экспедиции в Чако. Вождь приказал двадцати индейцам провести исследователей к Питиантуте. А фон Экштейн встретил Киане, младшую дочь вождя, «обладательницу прекрасных черных глаз, которые сразу буквально наэлектризовали меня». Судя по всему, это было действительно сильное чувство. «Я до сих пор часто думаю о наших ночах у костра под звездами Чако, - признавался в 1994 году 90-летний старик, - и не могу отделаться от мысли, что ее мне посылала сама Судьба...»
Но тогда, в сердце дикого Парагвайского Чако, участников экспедиции одолевали другие заботы. По
всем подсчетам, они были близки к цели — до вожделенной Питиантуты оставались, как уверяли индейцы, считанные дни пути. И именно в этот момент экспедиции пришлось разделиться. Позже генерал Беляев вспоминал: «Мне пришлось принять нелегкое решение отправить назад, к реке, капитана Сагиера с солдатами и заболевшего Серебрякова. Солдаты должны были вернуться и привести подкрепление - небольшой гарнизон для будущего укрепленного района, который мы должны были основать на Питиантуте».

Москитеро в подарок любимой

Бывшего есаула Донского казачьего войска Василия Орефьева-Серебрякова любили все участники этой экспедиции, включая индейцев-проводников. Талантливый певец-любитель, он помогал переносить тяготы пути, развлекая спутников ариями из опер. Но цинга не позволила ему продолжать путь. Расставаясь, соотечественники не предполагали, что видятся в последний раз... 28 сентября 1932 года «эль капитан русо», как звали Орефьева солдаты, погиб, освобождая от боливийцев парагвайский форт Бокерон. Он стал первым из шести русских добровольцев (всего их было 46 человек), погибших на «Чакской войне». Позже парагвайцы назвали именем капитана Орефьева небольшой поселок в Чако.
Уходила и Киане... «Никогда не думал, что я буду так переживать эту разлуку, — записывал при свете костра фон Экштейн. — Я подарил ей свой москитеро, она спала под ним, и ее впервые не мучили москиты...» Это был красивый, но безрассудный жест, и покидавший отряд парагвайский капрал Давалос, пожалев влюбленного лейтенанта, отдал ему свою противомоскитную сетку - сам он вскоре рассчитывал выйти на берег реки и больше не нуждался в ней.
Теперь они остались вшестером -двое русских и четверо индейцев. После трех месяцев изнурительного похода 13 марта 1931 года они вышли наконец на берег Питиантуты и устроили лагерь у отрогов горы, рядом с древним индейским колодцем. «Я первый ступил на эту неизведанную землю», - вспоминал фон Экштейн. - Какая красота! Сколько свободной воды! Рай посреди дикой сельвы. Множество птиц самых разных видов и окраски обитали по берегам озера. Выстрел - первый в этих местах — и тысячи разом взлетевших птиц на несколько секунд закрыли собой солнце! Грандиозная сцена...»

Зеркала для невидимых каннибалов

«Озеро покинутого муравейника», (так переводится слово «Питиантута» с языка макка) простиралось на 5 километров с востока на запад и имело два километра в ширину. Знаток индейского фольклора, Беляев рассказал, что в 1915-1920 годах в районе лагуны происходили ожесточенные битвы между местными индейцами и пришлыми каннибалами морос Мирные макка и чамакоки были перебиты, оставшиеся в живых бежали... С тех пор они панически боялись морос, и проводники экспедиции — Гарига, Тюрго, Кимаха и Ши ди — настойчиво убеждали белых людей покинуть эти опасные места.
На следующий день занимались картографической съемкой. Идя по берегу озера, Беляев, фон Экштейн и Шиди развешивали на деревьях заранее припасенные бусы и кусочки зеркал. Когда, сделав необходимые замеры, они повернули к лагерю, на ветках ничего не было... Значит, морос шли за ними по пятам!
Беляев решил возвращаться: место для укрепления на Питиантуте они нашли (позже здесь возник городок Фортин-Карлос-Антонио-Лопес), карту местности составили, а дальше оставаться у озера значило подвергнуться смертельной опасности. Что могли противопоставить они своим свирепым противникам, умевшим растворяться в зеленых зарослях и оттуда неотступно следившим за маленьким отрядом? Быть может, в это мгновение в нескольких десятках шагов отсюда натягивалась тугая тетива лука и отравленная стрела уже метила в спину кому-то из них?..
Однако теперь охваченные страхом от близости невидимых морос проводники-индейцы наотрез отказывались идти, предлагая спрятаться и дождаться подкрепления, которое должны были привести парагвайские солдаты. Уговоры ни к чему не привели. Тогда Беляев и фон Экштейн, ведя за собой двух оставшихся мулов, молча двинулись назад. Потоптавшись в нерешительности, проводники потихоньку потянулись следом. Оставаться наедине с каннибалами без белых людей и их винтовок им явно не хотелось.

Там, где небо сливается с листвой

Обратный путь всегда труднее. Все силы были потрачены на поход к озеру. К тому же смертельная опасность, о которой они прежде только догадывались, теперь была явной. Развешанные на деревьях бусы регулярно исчезали - морос неотступно «конвоировали» экспедицию. Они явно выбирали момент для нападения. Во время ночевок приходилось обвязывать кусты и деревья одеждой и конской упряжью, подвешивая к ней ложки, миски и все, что могло загреметь и предупредить об опасности. К постоянному напряжению добавилась еще одна трудность — с наступлением темноты температура воздуха резко падала. Свалившись в изнеможении вокруг костра, путники могли согреть только грудь и руки, а спина продолжала мерзнуть из-за «ужасной, прилипчивой влажности, царившей в сельве».
Запасы давно кончились. Оставался лишь иерба-мате — парагвайский чай, но и его пили только в солнечные дни, когда удавалось разжечь костер с помощью линзы. Жесткое мясо однажды подстреленных цапель растянули на несколько дней. Ели побеги с верхушек пальм, по вкусу напоминавшие капустные кочерыжки, изредка попадавшихся броненосцев, ящериц и лягушек. Попробовать их решились, последовав примеру индейцев. Мысли о еде и воспоминания о русских разносолах - от гурьевской каши до блинов с икрой - лишь усиливали муки голода. Сельва предлагала им другие «яства». Как-то проводники поймали огромного удава. Есть его мясо сырым русские отказались. Но и поджаренная змея вызвала отвращение. Лишь однажды им улыбнулась удача, когда проводнику удалось одной стрелой уложить тапира... В отряде давно установилось чувство взаимного уважения между белыми и индейцами. Выказанная Беляевым сила духа заставляла проводников тотчас выполнять все его приказы. А ему было нелегко - особенно когда пали оба мула и пришлось идти пешком. К тому же, неудачно упав, он повредил ногу. Фон Экштейн предложил идти, опираясь на его плечо, но генерал отказался — это значило бы показать свою немощь, уронить авторитет «белого вождя». По той же причине Беляев и фон Экштейн не стали есть павших мулов. «Мы потеряем уважение индейцев», - сказал генерал.
Все чаще наступали моменты, когда разум, казалось, уже отказывался служить измученным людям. «Сельва давит на психику, заставляет думать, что нет никакого другого мира, кроме этого, и никаких других цветов, кроме зеленого. Даже небо кажется нам зеленым!» — записывал в дневник фон Экштейн. И тогда вновь спасали воспоминания...
На долю Александра фон Экштей-на-Дмитриева выпало немало испытаний. Ему было 14 лет, когда большевики расстреляли его отца, известного инженера-кораблестроителя. Мальчишкой он вступил в конно-егерский полк, воевавший под Петроградом в составе войск генерала Юденича. И события его жизни стали мелькать, как кадры кинохроники... Наступление на Петроград, начатое под прикрытием английских танков и провалившееся, перитонит и госпиталь, эвакуация в Эстонию, тиф и снова госпиталь. Затем - Прага, университет, увлечение спортом и поездка на первый чемпионат мира по футболу в Уругвай. Наконец Парагвай, который стал вторым домом.

Ночевка на крыше термитника

Казалось, им никогда не выйти к реке. Они блуждали по сельве, надеясь сбить со следа каннибалов. Одежда превратилась в лохмотья, мучили холод и голод, но они шли вперед... Притупилось даже чувство опасности: наткнувшись на озерцо, кишащее рыбой, они устроили привал и пир, махнув рукой на все меры предосторожности. Каждый день, взбираясь на пальму за молодыми побегами, фон Экштейн видел все тот же необозримый зеленый ковер, однообразие которого нарушали лишь низкие холмы. Нужно было идти вперед, пока оставались силы и надежда. Начались проливные дожди, теперь они брели по колено в воде. Однажды генерал упал и уже не смог подняться. Тогда фон Экштейн взвалил его себе на спину и потащил. Никто при этом не произнес ни слова. Кое-как добрели до тукуру - глиняных термитников, возвышавшихся над водой, и взобрались на них. «Ночь была ужасной. Мы клевали носами, дрожа от холода и балансируя на своих термитниках, чтобы не свалиться в воду. Ни костра, чтобы согреться, ни горячей воды, чтобы наутро приготовить все тот же матэ...»
На рассвете проводник Гарига заслышал вдали лай собак. Значит там люди! Там еда и тепло!.. Через два часа они наткнулись на солдат, которые, спешившись, приготовились выстрелами встретить врага — боливийцев или морос. Солдаты узнали исследователей с трудом - ведь по слухам, они погибли в схватке с каннибалами. Им предложили лошадей, и через час они уже были в форте «Хенераль Диас», гарнизон которого встретил их криками: «Вива!». Спустя две недели фон Экштейн записывал в дневник: «Наконец-то я с наслаждением побрился! Первой моей мыслью после возвращения в цивилизованный мир была мысль о Киане. Я собирался сразу же искать стоянку ее племени. Но генерал приказал ехать в Асунсьон - делать доклад в министерстве... В столице, кочуя по салонам и распространяясь о своих "подвигах", я получил страшное известие: все племя Тувиги и моя Киане пали жертвами морос! Те следили за ними, и стоило нам уйти, как сразу же напали и расправились».
Так закончилась экспедиция, длившаяся 5 месяцев и 6 дней. Войны избежать не удалось. Парагвай одержал в ней победу, но, заключив мир в 1935 году, добровольно уступил Боливии часть Чако и выход через реки к Атлантическому океану.
Основанная И. Беляевым, Н. Эрном, С. Высколаном русская колония после войны разрослась. В Асунсьоне открылся православный храм, был основан физико-математический факультет университета, прозванный «русским». Несколько улиц столицы получили имена русских героев «Чакской войны». И.Т. Беляев прославился как защитник прав индейцев. Он возглавлял Ассоциацию индеанистских исследований, составил словари языков макка и чамакоко. Беляев писал: «Индейцы Чако - порядочные и высоконравственные люди. Наш долг — открыть им путь к развитию». Втягивание индейцев сельвы в хозяйственную и культурную жизнь Парагвая, видимо, заставило каннибалов-морос искать другие места. С конца тридцатых годов об этом племени не было известий.
Беляева, «белого вождя», похоронили в 1957 году на берегу реки Парагвай - отсюда он и его спутники отправились в глубь Чако. А.Г. фон Экштейн-Дмитриев умер в 1998 году. Ему было 94 года. Он также завещал похоронить себя поблизости от Питиантуты, где его «на всю жизнь поразили глаза бедной Киане». •

Борис Мартынов