Об исторических ландшафтах (часть 3)

Окончание. Начало статьи - читать.

Все, кому небезразлична русская история, с увлечением читают ныне Карамзина и Татищева, Соловьева и Ключевского и таких наших современников, как М. Н. Тихомиров. А. А. Зимин, П. И. Павленко, Р. Г. Скрынников, А. А. Формозов, В. Л. Янин. За последние годы заметно возросла также общественная потребность в изданиях и выставках, которые дают возможность ознакомиться с видами старинных русских городов и местностей в изображениях художников-пейзажистов XVIII — XIX вв. или в дореволюционных фотографических снимках и открытках. Мы видим города, которых фактически уже нет, и местности, которые узнаются с неуверенностью и трудом: до такой степени изменились их характерные черты. И нас охватывает особого рода тоска: тоска по утраченной красоте земли, сельских и городских ландшафтов, наконец — тоска по утраченной жизни. Взять для примера известные акварели Н. Г. Чернецова или недавно опубликованные издательством «Искусство» виды России, Крыма и Кавказа, запечатленные рисовальщиком и живописцем начала XIX в. Е. М. Корнеевым. Царицын или Камышин вряд ли будут узнаны даже очень подкованным краеведом, а виды Коктебеля, Алушты или Кисловодска опознаются только по очертаниям окружающих их гор и береговой линии моря. Можно, конечно, возразить, что время меняет все. Но почему же в таком случае легко узнаваемы многие, очень многие итальянские, немецкие, английские, голландские и французские города и даже столицы этих стран? И причем в куда более старых изображениях, чем рисунки Корнеева и Чернецова. Дело, стало быть, не столько во времени, сколько в заботливом отношении к старине, которое издавна культивируется в европейских государствах и в значительной мере формирует национальное самосознание: уроженец едва ли не каждого итальянского городка гордится, что он родом именно из этого, пусть даже не слишком заметного в истории места, а не безликого, искусственно лишенного всяких остатков старины города, который так характерен для нашей сегодняшней действительности.
Вопреки всей мировой практике сохранения старинных городов, когда новое строится рядом со старым, отдельно от старого, наши архитекторы непременно ломают сложившуюся структуру всех исторических городов, лишают их своеобразия и создают труднорешаемые затем градостроительные и демографические задачи. Вторжение новых малохудожественных зданий в исторические кварталы и площади старинных городов возглавляет, конечно. Москва. Но та же малоприглядная картина наблюдается и в других городах. В 1987 г. испорчена центральная часть Ярославля, под угрозой историческое ядро Костромы, упорно отстаивается бредовая идея уничтожения всего старого Краснодара. Не меньшую тревогу вызывает судьба небольших населенных пунктов, которым еще посчастливилось сохранить выдающиеся исторические, мемориальные и архитектурные памятники. Все помнят леденящую статью В. Л. Солоухина о том, как без всякой на то нужды и даже без умысла, а просто по невежеству местной власти была полностью уничтожена усадьба Аксаковых близ Бугуруслана — вплоть до превращения в мусорную яму склепа родителей великого писателя. А сколько таких литературных гнезд по всей России? Назвать хотя бы Воробьевку Фета в Курской области, давно ожидающую создания здесь литературного музея. Еще одно заповедное место в Российской Федерации — село Ферапонтово в ста двадцати километрах от Вологды. Совсем недавно, когда из областного центра до районного городка Кириллова вела вконец разбитая полумощеная дорога, нестерпимо пылившая в сухую погоду и превращавшаяся в непролазную грязь весной и осенью, а от Кириллова до Ферапонтова приходилось добираться пешком либо на грузовой машине, состояние дел в Ферапонтове как будто не внушало тревоги. Поток приезжих ограничивался специалистами либо энтузиастами-одиночками, стремившимися поглядеть на фрески Дионисия и ради этой цели преодолевавшими любые трудности. Но с окончанием строительства современного асфальтового шоссе от Вологды до Ферапонтова число приезжающих возросло настолько, что ясно обозначилась тенденция к превращению Ферапонтова в значительный туристический центр. В непосредственной близости от монастыря, в нарушение всех существующих правил охраны заповедника, сооружены кирпичная гостиница с мраморной лестницей и ресторан. С вымиранием окрестных деревень увеличилось и само село, что повело в свою очередь к росту колхозного хозяйства и строительству общественных зданий: нового магазина, водонапорной башни, котельной (с неизбежно дымящей трубой), линии электропередачи, машинно-тракторной станции. В летние погожие дни берега двух озер, образующих редкостное по красоте обрамление монастырского холма, пестрят легковыми автомашинами и палатками, тишину взрывают урчание моторов, крики купальщиков. Недалек день, когда можно будет сказать о конце еще одного исторического ландшафта, сложившегося в XV — XVIII вв. и пока еще во многом сохраняющего сбалансированные черты природы и деятельности человека. Ферапонтово связано с именами выдающегося русского живописца Дионисия и патриарха Никона, находившегося здесь в ссылке с 1667 по 1676 г. Фрески Дионисия и его сыновей, которыми они украсили монастырский собор в 1502 г.. являются произведением искусства мирового значения. Легко понять, что Ферапонтово представляет такую же культурную ценность, как Михайловское Пушкина или Ясная Поляна Толстого. Пока еще не требуется почти никаких затрат, чтобы сохранить его в неприкосновенности. Нужна лишь обширная, многокилометровая охранная зона, в которую войдут не только здания монастыря, но и все окружающие его леса, озера и деревни, и обязательное перемещение центральной усадьбы колхоза к востоку от чарозерской дороги.
Говоря о Ферапонтове, нельзя не сказать еще об одном, на этот раз очень близком к Москве, старинном городке Радонеже. Городка, собственно, уже нет, сохранились только городище с древними валами и небольшая деревня. Радонеж — место, где прошли отроческие годы будущего основателя Троице-Сергиева монастыря Варфоломея, получившего при постриге в монахи имя Сергия. Местоположение Радонежа и недалеко находящегося Абрамцева исключительно характерно для среднерусского пейзажа. Именно здесь художник М. В. Нестеров нашел мотив, послуживший ему фоном для картины «Видение отроку Варфоломею» — одного из самых поэтичных творений в позднейшей русской живописи. Легко понять, что Радонеж — многоплановый памятник культуры, возвращающий нас к истории России XIV и XIX вв. Эти места входят в заповедную зону Абрамцевского музея, но и они подвергаются тем же постепенным настораживающим изменениям, которые уже коснулись Ферапонтова.
Наивно думать, что наша история не предполагает ничего иного за пределами семнадцатого года, и безнравственно по отношению к собственному народу пренебрегать его историческим прошлым, как это имело место с 1928 г. до самых последних лет. Инерция мышления такова, что опасность утраты национальных ценностей не исчезла и в наши дни: в одном ряду оказываются такие факты, как строительство моста в Новгороде, проектирование Ржевского гидроузла в верховьях Волги и намечающееся перекрытие Катуни, продолжающееся переименование улиц и городов, прокладка кольцевой дороги через Лефортово в Москве, химический завод в Переславле-Залесском, покушение на Софиевку, разрушение археологических памятников на Украине, в Крыму и Краснодарском крае, газоконденсатный завод вблизи Астрахани.
Мы потеряли значительно больше, чем сохранили. То, что еще уцелело, нуждается теперь в прочной государственной охране, в планомерной целенаправленной реставрации. В годы безудержных разрушений памятников церковной архитектуры один из представителей украинской эмиграции в Чехословакии, некто П. Н. Савицкий, написал небольшую книжечку, которая была опубликована в 1938 г. в Берлине (!). Она называется так: «Гибель и воссоздание неоценимых сокровищ (Разгром русского зодческого наследия и необходимость его восстановления)». Размышляя о судьбе тысячелетнего Киева, где к этому времени уже был снесен Михайловский Златоверхий монастырь и выдано разрешение исполкома на сломку Кирилловской церкви с росписями XII в., автор призвал создать «комиссию зодческого восстановления», в задачи которой должно было войти собирание обмерных чертежей и иных материалов с целью их использования при последующем воссоздании как отдельных памятников, так и целых историко-архитектурных ландшафтов, в частности всей архитектурной панорамы на киевских горах. Прошло полвека, и теперь эта непростая задача приобретает осязаемые черты: ведутся подготовительные работы по восстановлению собора Киево-Печерской лавры и зашла речь о реконструкции собора Михайловского Златоверхого монастыря. Однако достичь поставленной цели уже чрезвычайно трудно, вероятно невозможно,— прежде всего из-за сооружения упомянутого музея Великой Отечественной войны с его антихудожественной символической скульптурой и застройки высотными жилыми домами района Печерска позади Лавры. Аналогичная, хотя и более осуществимая задача стоит перед новгородскими реставраторами, которые должны восстановить разрушенные фашистами пригородные храмы. Обосновано, наконец, требование общественности воссоздать Казанский собор на Красной площади в Москве и навести порядок в трущобах на задворках ГУМа, само существование которых в двух шагах от Кремля и Центрального Комитета КПСС представляется немыслимой дикостью. Но при всем том следует озаботиться еще одной, куда более существенной задачей — сохранением или восстановлением того или иного памятника старины в его обширной естественной среде и даже реконструкцией самой этой среды: леса или заливного луга, поля, рощи и парка, реки или озера,— удаляя по возможности все случайные, не имеющие художественной или исторической ценности хозяйственные постройки и дома.
Автору этих строк не приходилось, за исключением Бородина, бывать на полях великих сражений, которые в то или иное время определяли судьбу Отечества. Представляя в общих чертах Куликово поле, я не знаю, в каком виде находятся теперь поле Полтавской битвы или поле у Прохоровки на Курской дуге, где произошло величайшее из танковых сражений второй мировой войны. Не подлежит, однако, сомнению, что лесопосадки или выгон скота, размещение ферм и других хозяйственных угодий могут нанести ущерб тому, что незримо присутствует как бы в самом воздухе на этих полях. Чугунный обелиск на Куликовом поле, крест в Полтаве, памятники частям русской армии и погибшим французам на Бородине в силу их неназойливости и соразмерности с человеком и величиной самих этих полей лишь напоминают о славных подвигах минувших времен... В силу этого они обладают куда большим воздействием, чем декларативные нагромождения «плакатных» скульптур под Сталинградом, в Новороссийске, в Брестской крепости или в расположении батальона Клочкова из армии Панфилова под Москвой. Стандартные «вечные огни», во множестве расплодившиеся после учреждения могилы Неизвестного солдата у стены Московского Кремля, больше, вероятно, повредили памяти погибших, чем помогли сохранению этой памяти. Нелепым представляется, например, примитивный «вечный огонь», горящий на солярке, рядом с выразительным послевоенным каменным обелиском с тремя орудиями на горе Митридат в Керчи. На склонах этой горы в день праздника Победы над фашистской Германией справляется всеобщая тризна: тут не по-казенному вспоминают, по существу, не только погибших при штурме города, но и всех родственников и неродственников, убитых на последней войне.
Понятие об историческом ландшафте не может быть ограничено только его соотнесением с памятью о каком-либо историческом событии, отдельной личности или о коллективной творческой работе, воплощающейся, например, в монастырских ансамблях, усадьбах и городах. Оно распространяется и на уголки природы, какою она была до встречи с нею человека или осталась неиспорченной человеком. По счастью, в нашей огромной стране подобных ландшафтов еще немало. Но влияние красивого пейзажа на наши чувства благотворно лишь тогда, когда такой ландшафт находится в обитаемой среде, в соприкосновении с человеком. А у нас, как правило, способны испоганить и то, что не под силу другим или когда другие остановят свою деятельность на определенной черте. Внушает тревогу состояние многих античных городищ на юге нашей страны, например в окрестностях Керчи и Краснодарском крае — в Тамани и близлежащей Фанагории, где за последние годы резко сокращаются размеры заповедных зон с их изумительными стенными просторами и древними курганами, десятки которых, несомненно, еще таят в себе сокровища прежних культур.
Не надо далеко ходить за примерами, их можно найти везде. Назову глубокий московский овраг, поросший лесом и кустарником, по дну которого протекает старая речка Котловка. от Севастопольского проспекта до Нахимовского. Здесь, в черте массовой застройки, живут десятки тысяч людей, он буквально «обложен» по откосам гигантскими гаражами-стоянками и в течение многих лет засоряется свалками и стоками. Сюда еще прилетает весной какой-то настырный соловей, но вряд ли он протянет в такой экологической обстановке еще несколько лет. Ведь там. где здравый смысл или чуточку проснувшееся эстетическое чувство советуют устроить на радость людям парк, собственники машин давно основали автопарк. А возьмем такую нашу всенародную жемчужину, как Крым. Южный берег, протяженность которого составляет не многим более двухсот километров, бесконтрольно и бессистемно застраивается такими базами отдыха и санаториями, которые превращают великолепнейшие склоны гор в нагромождения бетона, стекла и стали или, что еще хуже, в поселки-времянки, подобные южноафриканским или мексиканским фавеллам. Административно закрываются с целью новейшего строительства целые километры пляжей, как это сделано совсем недавно в прибрежной полосе от Кастро-поля до Южного. Охрана памятников природы и культуры на южных склонах крымских гор вообще сведена к нулю: в прошлом году при закладке кабеля недалеко от Фороса уничтожен наиболее сохранявшийся до сих пор участок самой старой, еще екатерининской, то есть XVIII в., крымской дороги, а в районе Му-халатки при закладке нового привилегированного санатория полностью погублены горный лес, берег и даже часть моря, превратившиеся в бетонные площадки и причальный мол. И все это делается там, где официально объявлена заповедная ландшафтная зона! В северо-восточном Крыму, почти на берегу Азовского моря, в первозданной местности, изобилующей замечательными бухтами, сооружается атомная станция, и легко представить, что даже малейшая утечка радиации надолго сделает Крым мертвой областью. А Байкал! Никакие правительственные решения не изменят продолжающегося ухудшения этого поразительного по своей красоте озера, кроме одного — единственно правильного решения закрыть и полностью демонтировать все находящиеся на его берегах промышленные предприятия! Это дорого, очень дорого, но Байкал дороже.
Уже упомянутый выше А. И. Анисимов, один из очень немногих активных деятелей в области охраны памятников старины и природы дореволюционного периода, умный и трезвый, прекрасно понимая необходимость социально-экономического развития, высказал, однако, следующую мысль, над которой полезно задуматься всем нам: от рабочего, колхозника и служащего до руководителей науки, партии и правительства. «Любят ли и уважают свой русский народ те, кто шаг за шагом отнимают у него возможность в дальнейшем разобраться в своем самобытном облике, понять, оценить и почувствовать самого себя, свою значительность и давнюю культурность? Как будто нельзя сочетать прогресс материальной культуры и техники с бережливым отношением к старине! Как будто лучшее будущее должно и может родиться только при условии полного уничтожения прошлого!.. Во имя того, что мы называем культурой, во имя благоустройства человеческой жизни и счастливого благосостояния русской провинции надо приветствовать и удобные дома, и чистые улицы, и усовершенствованные способы сообщения. Скоро ли эта перемена произойдет... я не знаю, да и едва ли кто-нибудь знает, но рано или поздно она произойдет... Речь может идти только о том, как обезвредить эту перемену в отношении памятников прошлого, как сделать так, чтобы новое, лучшее будущее не покупалось ценою гибели великих достижений прежней культуры. Позаботиться об этом должны те люди, те организации, что стоят во главе нашей интеллектуальной жизни, и если государство, как таковое, действительно культурно, то пусть и государственные учреждения не отклоняют от себя этой задачи как не заслуживающей их высокого внимания. Ведь наша бедная культура идет по удивительной кривой: прежде чем сделать шаг вперед, она усиленно топчется на месте, чтобы смять и затереть следы ранее пройденного пути. В течение скольких столетий мы не можем освободиться от стремлений варвара пережигать мрамор статуй в известь для кладки стен нового жилища и не мыслим иного прогресса и не приемлем его, если он не покоится на развалинах приобретений прошлого, как бы они ни были прекрасны! Воистину мы самый революционный народ в мире. Каждый раз хотим строить из ничего, все начинать сначала. Не оттого ли и движемся мы так медленно?» Не правда ли: строки, написанные в 1916 году, оказываются как нельзя более справедливыми и сегодня.
Сохранение исторических ландшафтов — одна из задач всеобщего, всенародного дела охраны памятников. И одна из наиболее осуществимых, поскольку для этого требуется только одно: оградить подобные ландшафты от их бездумной, близорукой застройки. В преддверии исполняющегося тысячелетия русской культуры мы потеряли то, чем еще совсем недавно могли бы гордиться перед всем цивилизованным миром: вид на центральную часть Киева с левого берега Днепра. Медленно и неуклонно теряется замечательная первозданность Байкала. Нельзя допустить окончательной порчи новгородских и иных ландшафтов. Сохранение историко-природных зон — не прихоть чудаков, желающих приостановить ход истории, а настоятельная необходимость, национальная задача. Послушаем выдающегося русского учителя К. Д. Ушинского: «Я вынес,— говорил он,— из впечатлений моей жизни глубокое убеждение, что прекрасный ландшафт имеет такое огромное воспитательное влияние на развитие молодой души, с которым трудно соперничать влиянию педагога». Или П. И. Чайковского: «Восторги от созерцания природы выше, чем от искусства». Все это действительно так. И если в нас еще сохраняется совесть и чувство национального достоинства, если мы не на словах, а на деле любим свою Родину, нам надо немедленно и сообща принимать меры в защиту исторических и природных ценностей.