Карашамбский курган

Примерно в тридцати километрах к северу от Еревана русло реки Раздан сдавлено высокими крутыми стенами глубокого каньона. С запада к каньону вплотную подступает холмистое плато. На нем — Карашамбский некрополь, один из крупнейших древних могильников в Закавказье. Названием своим он обязан селу Карашамб Наирийского района Армянской ССР. Раскопки здесь велись с 1966 года, и в результате стало ясно, что местность южнее современного села использовалась для захоронений на протяжении всего второго тысячелетия до новой эры непрерывно. Факт сам по себе редчайший. Усилиями археологов здесь выявлен богатейший материал, и работа продолжается, так как совершенно очевидно, что Карашамбский некрополь — один из самых значительных, узловых археологических памятников Армении и Закавказья бронзового века.
Как это часто бывает, археологов «подстегивают», подгоняют строители. Они идут, реализуя планы, по местам подчас заповедным, с долгой богатой историей. Так случилось и на этот раз. Под угрозой разрушения оказался один из неисследованных участков могильника. Сюда и приехал осенью 1987 года отряд отдела новостроечной археологической экспедиции Института археологии и этнографии Академии наук Армении и музея истории основания Еревана «Эребуни». Очень скоро мы поняли, что приехали не напрасно. Был раскопан один из богатейших курганов бронзового века Закавказья, сделано важное археологическое открытие.
Погребение принадлежало вождю мощного племенного союза носителей триалети-кироваканской археологической культуры среднего бронзового века. Предварительная датировка — начало второго тысячелетия до новой эры. Вождя в мир иной сопровождал богатейший набор прекрасных вещей и огромное число жертвенных животных и птиц, домашних и диких. Тщательное исследование позволило в общих чертах восстановить картину погребения, так как после совершения захоронения курган в прошлом чудом избежал ограбления.
Умерший вождь уносил с собой в «загробный мир» оружие, знаки царской власти, массу драгоценных украшений, роскошную и обыденную утварь. Бронзовый кинжал и два комплекта медных лат составляли его вооружение, дополнявшееся великолепной серебряной секирой и парадным штандартом с навершием в виде тонкого полированного бронзового диска — символами власти.
Но самое главное, что вызвало у нас восхищение и множество споров,— два роскошных металлических кубка. Первый изготовлен из листового золота н украшен чеканными поясками. Второй — подлинный шедевр древней торевтики — кубок высотой сто тридцать миллиметров, выполненный из тонкого серебряного листа и сверху донизу, включая придонную часть и ножку, опоясанный шестью фризами, заполненными чеканными изображениями различных сцен. Поражает плотность рельефных изображений при необычайно тонком, мастерском их исполнении — на поверхности площадью менее 290 квадратных сантиметров отчеканено двадцать пять человеческих фигур, тридцать шесть фигур животных и свыше шестидесяти разнообразных предметов. При том, что средний рост изображенных в самых различных позах людей и длина тела животных не превышают тридцати миллиметров, мастеру удалось совершенно отчетливо изобразить волоски львиной гривы, кисточки на хвостах, пятна на шкурах леопардов, пальцы на лапах хищных зверей и руках людей, глазные яблоки, веки, подошвы обуви, бахрому на одежде, орнамент на сосудах и т. д. Невероятное и, думаю, ныне недосягаемое мастерство. Вещей подобного совершенства в древней торевтике почти нет.
Отдельные сцены и композиции, отчеканенные на кубке, — охота, война, ритуальные действия, пиршество, избиение пленных и другие — складываются в развернутый эпический сюжет, имеющий мифологическую основу. Предварительный семантический анализ сюжета позволяет предположить связь с индоевропейской мифологической тематикой. Существует безусловная связь или параллелизм с ритуальной практикой и ее реалиями малоазийско-кавказского круга культур II тысячелетия до новой эры, известных по письменным и археологическим источникам.
Есть явное родство этого кубка с закавказскими кубками из драгоценных металлов, характерными для знаменитой триалети-кироваканской культуры. Думаю, можно проследить и более отдаленные и ранние параллели на западе Малой Азии. На наш взгляд, ближайшая аналогия карашамбского кубка — серебряный кубок из кургана Корух-Таш в Триале-ти. Оба они, несомненно, принадлежат к одной художественной школе. Но превосходство карашамбского образца совершенно очевидно и в стилистико-художественном отношении, и в сюжетном разнообразии, богатстве и большей динамике, пластичности, многоплановости всех сцен.
Изучение стилистики, сюжетов сцен некоторых персонажей, а также символов власти и вообще всего набора ювелирных изделий Карашамбского кургана приводит к мысли, что развитие местного искусства шло под воздействием малоазийских и месопотамских культурных центров, сохраняя при этом своеобразие.
К сожалению, зона наиболее вероятных контактов малоазийских и южномесопотамских влияний — западные районы Армянского нагорья, от восточных отрогов Понтийских гор до Верхнего Двуречья, с культурой которых, по мнению Б. Б. Пиотровского, должны быть связаны памятники триалети-кироваканского круга,— до сих пор археологически не исследована, особенно это касается эпохи средней бронзы. Однако именно здесь на рубеже 111 — II тысячелетий до новой эры должен был находиться аккумулирующий центр и источник культурных импульсов и миграций, направленных на восток Армянского нагорья, в междуречье Аракса и Куры. Это, пожалуй, главный вывод нашего археологического открытия. В этом и главное его значение.

В. Оганесян