Не дожидаясь, пока придут реставраторы (часть 1)



В Калужской области, богатой разнообразными памятниками истории и культуры, сохранилось немало старых парков. Среди них прекрасные образцы садового искусства. Они были созданы большей частью в крупных усадьбах, в числе владельцев которых были представители прославленных аристократических фамилий: графы Воронцовы, Бутурлины, князья Голицыны, Волконские, Оболенские. Находим здесь и княгиню Е. Р. Дашкову, «главу двух академий», и известных фабрикантов Гончаровых, с которыми породнился А. С. Пушкин, и таких деятелей, как Полторацкие, оставившие след в разных областях русской культуры. В калужских имениях они проводили летние месяцы или жили постоянно и возводили, обустраивали свои резиденции с размахом, вкусом, нередко приглашали видных архитекторов. Парки, в которых слились воедино мягкая красота природы Калужского края и мастерство их создателей, и поныне, уже сильно пострадавшие, запущенные, не утратили своего обаяния и ценности как художественные произведения.
О наиболее интересных из этих парков, о проблемах, возникающих в связи с задачей их сохранения, мы расскажем в нашем очерке.

Первой среди калужских усадеб следует назвать Полотняный Завод. Здесь ступала нога величайшего поэта России, дважды — в 1830 и 1834 гг.— ее посетившего и полюбившего ее прекрасные парки. На нем мы остановимся дольше.
Расцвет Полотняного приходится на конец XVIII — начало XIX столетия. В то время им владел внук основателя усадьбы и фактически всего дела — парусной и бумажной фабрик — Афанасий Николаевич Гончаров. Ему суждено было сыграть роковую роль в судьбе семьи. Своим безудержным мотовством он довел ее до грани разорения и, приняв богатейшее, процветающее имение, оставил после себя полуторамиллионный долг. Его любимая внучка Наталья Николаевна была выдана за Пушкина, по существу, бесприданницей. Но именно А. Н. Гончаров, с его постоянным стремлением к роскоши и блеску, и придает Полотняному наибольшее великолепие.
Гончаровы всего строили помногу. Имея огромный трехэтажный каменный дом, где только в верхних жилых этажах было 45 комнат, они сооружают еще два деревянных: один двухэтажный, так называемый Летний, или Красный, на 12 комнат и второй, одноэтажный, на 5. Были два флигеля, бесчисленные хозяйственные постройки: конюшни, сараи, погреба, теплицы, внушительных размеров каменная оранжерея.
И парков создается целых три.
Сохранился любопытный документ, из которого мы узнаем, что они представляли из себя во время, довольно близкое к тому, когда Полотняный посещал Пушкин. В 1824 г. проводилось описание имения Гончаровых. Это был уже последний период хозяйничания Афанасия Николаевича, которое так дорого обошлось его семье. Документ носит выразительное название «Дело об учинении дознания о фабриках надворного советника Афанасея Гончарова, в каком оно положении».
Возле Летнего дома, как указывается в «Деле», разместился парадный Красный сад. Он описывается со всеми подробностями. В одну сторону от дома уходила аллея из четырех рядов стриженых лип. За регулярным участком находился другой, со свободной планировкой. По нему как бы естественно разбегались дорожки. Они огибали цветники, выводили к беседкам. Посредине был сооружен холмик-улитка. По его склонам поднималась обсаженная акацией тропинка, а на вершине стояла «китайская» беседка.
С другой стороны перед домом разбили цветники. От них парк спускался к пруду, который был «фигурою покоем», со свежей проточной водой, поступавшей из реки Суходрев, протекавшей рядом. В пруду водилась рыба. Возле, внутри «покоя» — регулярные посадки: и еловые и липовые аллеи. В куртинах, образуемых аллеями, были высажены, как это часто делалось в русских парках, плодовые деревья.
Сад был обнесен стеной. По углам высились двухэтажные беседки, тоже напоминающие «китайские». В сад вели четверо ворот, при одних построили караульню. Все было капитальное, каменное.
Приезжая в Полотняный Завод во второй раз, в конце лета 1834 г., Пушкин останавливался в Красном доме и постоянно имел перед глазами его парк, «общался» с ним. К сожалению, и парк, и дом, вся эта часть усадьбы, были потом уничтожены владельцами Полотняного.
Несомненно, поэт посещал и другой парк, находившийся совсем рядом, за Суходревом, и называвшийся тогда Зарецким (теперь его именуют то Нижним, то «водяным», а местные жители — Гончаровскими прудами). «В оном рыты разной величины шесть прудов, в которые вода протекает из реки Суходрев и обратно в оную вытекает. Оные пруды наполнены рыбою»,— сообщается в «Деле об учи-нении дознания».
Обогнув главный, трехэтажный дом, вы спускаетесь к речке, переходите мостик, и перед вами пруды. Сразу видно, что они очень старые. Низкие берега скрыты сплошными зарослями ивняка, ветви свисают к самой воде, на которой здесь и там разместились целые колонии белых лилий — крошечные головки над широкими круглыми листьями.
Система соединенных между собой водоемов образует бесчисленные заливы, бухты. Причудливой линией извивается береговая полоса, вероятно, служившая в свое время великолепным прогулочным маршрутом: с каждого мыса открывались все новые виды на пруды, их берега.
Известно, однако, что поэта больше всего привлекал третий, самый дальний парк, куда он надолго уходил по утрам и где, по преданию, у него была любимая поляна с беседкой.
Усадьба Гончаровых почти вся расположена на полуострове, образованном длинной петлей, которую делает тут Суходрев, и заметно возвышающемся над противолежащим берегом. Ближнюю, у основания, часть полуострова занимали дом, фабрика, хозяйственные постройки и плодовый Большой сад, а крайнюю — пейзажный парк. В документе, который мы уже цитировали, о нем говорится так: «...В роще устроен на манер англицкаго с дорожками сад и по местам беседками на 12 десятинах».
Это краткое описание нуждается в пояснении. На оконечности полуострова, несколько расширяющейся, издавна росла роща. Прежде она служила зверинцем, в ней держали животных, предназначенных для охоты. Было тут стадо оленей, одно время сидели на цепи волки, лисицы. В самом начале XIX в. рощу совершенно переустроили в соответствии с принципами пейзажного, или, как говорили тогда, «новейшего», садового стиля. Она была превращена в живописнейший уголок, где «таинственная сень» чередовалась с веселыми полянками. В разных направлениях проложили тропинки. Ведя за собой гуляющего, они должны были показывать ему все новые прекрасные лесные картины (или «сцены», как их в то время называли). Они «подавались» с наиболее выигрышных точек, в продуманной последовательности.
Создатель парка, имени которого мы, к сожалению, не знаем, стремился, как требовало новое искусство, подражать живой природе, но с помощью определенных приемов придавая ей еще больше прелести, выразительности.
Парк опускается к лугу, который подковой охватывает его, отделяя от Суходрева, описывающего при оконечности полуострова плавную дугообразную линию. Луг — это и принадлежность парка, служащая дополнением к его лесной части, и одновременно своего рода переход к окружающей природе — к речке в зарослях ивняка, полям, лесам и перелескам на том берегу.
Связь с окрестностями — также требование пейзажного стиля — устанавливалась и благодаря раскрытию видов на реку, заречную сторону из наиболее удобных пунктов в парке, где были устроены упоминавшиеся уже беседки, одну из которых облюбовал Пушкин.
Тем и притягивал поэта дальний парк, что в нем он мог отдаваться умиротворяющему покою, тишине, обаянию среднерусской природы, которую так тонко чувствовал и воспел не раз.
Попробуем повторить маршрут, по которому Пушкин совершал свои утренние прогулки в августе 1834 года. Миновав островерхие пилоны ворот Большого сада, он направлялся к одной из двух длинных аллей, которые ведут к роще через территорию, занятую плодовыми насаждениями. Левую, более широкую аллею, впоследствии названную Пушкинской, тогда именовали Екатерининской. Он шагал между двумя нескончаемыми, восьмисотметровыми шеренгами лип мимо предосеннего сада, отягченного плодами. Сейчас сада нет, на его месте поляны, которые быстро заполняются дикой порослью.
Но вот и парк-роща. Рощу мы тоже не увидим такой, какой ее знал поэт. Она давно запущена, заросла, да и «могучий поздний возраст» деревьев сильно изменил облик того парка, по которому 150 лет назад бродил поэт. Наверное, в парке у него были свои любимые уголки, и он посещал их, спускался вниз к Суходреву, чтобы по тропинке, огибающей рощу, пройтись по свежему, росистому лугу, постоять над рекой, всматриваясь в медленное-медленное, едва приметное глазу течение.
Наконец, он поднимался к своей поляне с беседкой. Теперь тут, перед великолепными стройными соснами, ему установлен памятник. Есть и новая беседка, к сожалению, весьма ординарного вида, не похожая на прежнюю, которая выглядела романтично, состояла из пары двухэтажных башенок, соединенных переходом.
Возвращаться назад он мог или снова через Большой сад, или тропинкой, которая проходит чуть в стороне от него по открытой кромке холма, обрывающегося почти к самому Суходреву. Отсюда, с высоты, по мере движения перед глазами развертывается серия чудесных видов. И лучший из них тот, где Суходрев, делая мягкий изгиб, выходит из-за прибрежных ив. Тихая река с ее зеркальной поверхностью кажется как бы вплавленной в свое ложе и навсегда застывшей в нем.
Полотняный очаровал Пушкина. Это было место, куда поэт с радостью удалился бы от столичного шума и придворной суеты, которыми он так тяготился в последние годы жизни. Он писал жене: «...Кабы заводы были мои, так меня бы в Петербург не заманили московским калачом!».

Продолжение статьи - читать.