Обитаемый и необитаемый Север (часть 2)
Продолжение. Начало статьи - читать.
Итак, в XI—XIII веках новые обитатели Севера ставили свои срубы примерно на тех же местах, где в течение тысячелетий разводили костры охотники и рыболовы, заселившие край еще в эпоху камня. Но в жизни Севера произошли тем не менее кардинальные сдвиги.
Первый — резкое увеличение числа поселений. Деревни стоят теснее друг к другу, плотность населения возрастает. В западных районах — в Заонежье, на Белом озере, на Каргополье, эти перемены приходятся на конец X— XI век, в восточных — на Сухоне, Ваге, Кокшеньге - на XII — XIII века. Объяснение одно — на старых территориях появляется новое население, продвигающееся с запада и юго-запада.
Второй — изменения в материальной культуре. Тысячелетняя замкнутость Севера наконец нарушена. С огромным опозданием наступает здесь на рубеже I — II тысячелетий настоящий «железный век». Конечно, железо было в обиходе северян и раньше, но находки железных предметов на поселениях — величайшая редкость: по-видимому, этот металл представлял немалую ценность, и сломанные железные вещи не выбрасывались, а шли в перековку. Теперь же разрыв в «технической вооруженности» северян и жителей остальной части Восточной Европы был ликвидирован. Одновременно обычными становятся здесь и предметы, до той поры редкие или вовсе неизвестные — стеклянные бусы и бронзовые украшения, сосуды, изготовленные на гончарном круге, шиферные пряслица (грузики для веретена).
Третий — изменения этнические. До конца 1 тысячелетия новой эры Север был заселен финно-угорскими племенами. А среди вещей, найденных в могильниках XI—XIII столетий, немало славянских украшений и славянской посуды, их принесли с собой люди из Новгородчины и Ростово-Суздальской земли. Мы находим в могильниках вместе со славянскими и украшения прибалтийско-финских и поволжско-финских типов, также не известные на Севере до той поры. Очевидно, на северные окраины продвигаются с юга и юго-запада не только славяне, но финно-угорское население русской метрополии.
И последний — появление городов. Древнейший из городов Севера — Белоозеро — хорошо известен нам по раскопкам, проведенным в 1949—1965 годах Л. А. Голубевой, наиболее ранние культурные напластования здесь датируются X веком. В XII — XII1 столетиях возникают Великий Устюг, Вологда, Тотьма, возможно, Каргополь. Эти поселения не похожи на города центральных областей Руси — они сильно уступают им в размерах, лишены земляных укреплений и каменных храмов, далеко отстоят друг от друга. И все-таки это настоящие города, и при их посредничестве распространяются на Севере достижения тогдашней цивилизации.
В XI—ХШ столетиях славяне осваивают новые земли на огромных территориях Северо-Восточной и Северо-Западной Руси. Переселенец, пришедший в край, где реки и озера носят необычные для него названия, смысл которых понятен лишь коренным обитателям этих мест финно-уграм,— одна иа самых типичных фигур той эпохи. Когда переселенец в середине XII века ставил избу на свежей вырубке где-нибудь между Шексной и Сухоной, он не представлял себе ни масштабы передвижения своих современников, ни ближайшие последствия его — перемещение центров Русского государства на северо-восток. И, вероятно, не знал, что первые славяне появились на территории основного ядра Северо-Восточной Руси — Ростовской округи и Суздальского Ополья — лишь на двести — триста лет раньше, а превращение этих районов в развитые центры земледелия с многолюдным сельским населением завершилось при его прадедах и прапрадедах. А одновременно с северными областями осваивались многие малонаселенные до той поры районы — Костромское Поволжье, Москворецкий бассейн, Ижорское плато: сотни новых деревень строилось здесь на таких свежих вырубках. Переселение на пустующие окраины, поиски незанятых земель и удобных мест для новых поселков было обычной, естественной деятельностью, своего рода нормой хозяйственной и социальной жизни.
И все же движение именно на Север имело свои особенности. Колонизация славянами Северо-Западной и Северо-Восточной Руси с самого начала носила ярко выраженный земледельческий характер. Что же касается переселенцев на Архангельский и Вологодский Север, то их привлекали не столько участки, пригодные для земледелия, сколько промысловые угодья, изобилующие пушным зверем. Судя по археологическим материалам, земледелие появилось и здесь еще в древнерусское время. Участки с наиболее плодородными почвами в долинах рек были в XI—XIII столетиях заселены особенно плотно. Однако первое, что попадается вам в руки в- разведочном шурфе вместе с десяткам черепков и обломком железного ножа.— кости бобров и куниц.
Не менее важное свидетельство широкого размаха пушной охоты и пушной торговли — экзотические товары Востока и Запада, которые достаются археологам при раскопках северных могильников. Византийская поливная керамика, западноевропейские монеты, дорогое оружие, бусы, изготовленные в странах Ближнего Востока, стеклянные перстни, вышедшие из киевских мастерских, наконец... фисташки и миндальные орехи — получить эти товары на Севере можно было только в обмен на меха.
Нельзя сбрасывать со счетов и необычайную подвижность переселенцев. В западных районах северного края после «демографического взрыва» конца XI — начала XX века плотность населения уже не возрастала. Хотя возможности освоения этих территорий были далеко не исчерпаны, часть обитателей уходила дальше на северо-восток. Там, где земледельцам было бы еще просторно, промысловикам становилось тесно.
Русские, появившиеся на Севере с конца X века, пришли сюда как промысловики. Но при этом они были выходцами из земледельческих областей и несли с собой традиции привычных для них форм хозяйственной деятельности. Если природные условия были благоприятными, промысловое хозяйство сочеталось с земледельческим, если нет — крестьяне жертвовали земледелием ради промыслов (мы знаем немало средневековых поселений среди непроходимых болот, где невозможно найти подходящее место для пашни).
Для Древней Руси пушнина, спрос на которую на средневековых рынках никогда не падал,— основная статья экспорта и важнейший источник государственных доходов.
Почему движение на Север началось в конце X—XI веке? По-видимому, к этому времени промысловые угодья центральных областей были уже в значительной степени истощены, и пришлось искать новые территории для охоты.
Несколько столетий спустя, во второй половине XIV века, уроженец Великого Устюга православный миссионер Стефан Храп отправился далеко на восток, на Вычегду, чтобы обратить в христианство коми-зырян. Стефану пришлось вступить в своеобразный богословский диспут с зырянским волхвом Памом, защищавшим древние языческие верования и обычаи своих предков. Во время «прений» Пам перечисляет богатства Пермского края: «...белки или соболи, или куницы или рыси и прочая ловля...» и далее говорит о значении для Руси традиционного хозяйственного уклада коми: «...не нашею ли ловлею и ваши князи и боляре и велможи обогащаемы суть... не от нашея ли ловля и во Орду посылаются... и в Царьград, и в Немцы, и в Литву, и в прочая грады и страны и в дальняя языки?..»
Эти слова сказаны о пушнине Пермской земли, но имеют прямое отношение и к другим областям Севера. Промысловое освоение Севера было обусловлено государственными интересами Руси.
Непривычен для археолога облик средневековых северных поселений. Необычны хозяйственный уклад и культура северян.
Сельское население Древней Руси, как славянское, так и финно-угорское, возводило над погребениями высокие земляные насыпи — курганы. А на Севере курганов ничтожно мало — на всем пространстве от Онежского озера до Двины только три курганных группы. Возможно, курганный обряд был связан с какими-то земледельческими культами, не получившими развития там, где хозяйство было преимущественно промысловым. А возможно и другое объяснение — долгая зима: трудно возвести курганную насыпь из неподатливого мерзлого грунта. Так или иначе, но один из ярчайших признаков восточнославянской культуры — курганный обряд — на Севере оказался «потерян».
Другой пример. Известно, что средневековые погребения ориентированы по сторонам света — славяне хоронили своих покойников головой на запад, финно-угры — на юг или на север. Кажется, северянам эти правила долгое время оставались неизвестны: в разных могильниках погребения здесь ориентированы по-разному, причем очень редко — по направлениям сторон горизонта. Понять, в чем тут дело, помогают погребальные обычаи народов Крайнего Севера. Оказывается, саамы в таких случаях учитывали в первую очередь «местные ориентиры» — расположение холмов, озер, направление рек. Очевидно, так же поступали в XI— XIII столетиях и обитатели Белозерья и Каргополья. Для небольшой группы людей, затерянной среди лесов и болот, топография «микрокосма», в котором она существовала, важнее универсальных космологических моделей.
Не позднее XI века обитатели Севера познакомились с христианскими культовыми предметами: в погребениях встречаются крестики с изображением распятия и образки. Но почти все предметы христианского культа лежали в погребениях вместе с языческими амулетами — бронзовыми подвесками в виде ложек, ключей, подвесками из зубов и когтей животных. Соседство христианских и языческих символов представлялось, таким образом, вполне допустимым. Еще в XIII веке во время голода и повальных болезней божествам смерти и подземного мира приносили в жертву собак и птиц. Остатки такого жертвоприношения открыты нами рядом с одним из каргопольских могильников. Убитые животные и птицы брошены в жертвенную яму вместе с запертыми замками, которые должны преградить враждебным человеку стихиям доступ в мир живых. По-видимому, на Севере человек чувствовал себя гораздо более зависимым от древних языческих божеств, чем в центральных областях Руси.
Еще один пример, на этот раз из области быта. Начиная с X века в разных концах Руси сотни ремесленников-гончаров изготовляли посуду на гончарном круге. А основная масса посуды, находившейся в обиходе северян, вплоть до конца XII века изготовлялась от руки. Грубые лепные горшки украшены отпечатками гребенчатых штампов, это явный анахронизм — так орнаментировали сосуды еще в эпоху бронзы и раннего железа.
Но со многими бытовыми мелочами переселенцы расставаться не пожелали. Так, они не стали пользоваться нарядно орнаментированными костяными пряслицами, которые производили местные мастера вплоть до конца X столетия. Переселенцы использовали пряслица из мягкого камня — розового шифера, добывавшегося на Волыни, возле города Овруч. Едва ли шиферные пряслица удобнее костяных. Но в глазах переселенцев они оставались привычном атрибутом женских домашних занятий. Не стали пользоваться новые жители Севера и другими изделиями местных резчиков по кости, например гребнями с высокой спинкой. Они предпочли им узкие костяные расчески, которые в это время прочно вошли в моду в большинстве областей Северной и Восточной Европы. Думаю, привязанность северян к обиходным мелочам древнерусской культуры — не простая прихоть провинциалов, стремящихся слепо следовать изменчивой моде стольных городов. Эта привязанность продиктована желанием сохранить элементы традиционного восточнославянского быта, избежать культурной изоляции.
В культуре Севера причудливо сочетают архаизм и восприимчивость к новым культурным явлениям. Своеобразие ее можно было бы объяснить пестрым этническим составом населения, смешением славян и финно-угров. Но не одним лишь этим обстоятельством. Тут важна сама историческая ситуация, сложившаяся на Севере. В XI—XIII веках население его в значительной степени формировалось за счет переселенцев из других областей, вынужденных адаптироваться к непривычному природному окружению, переходить к новым формам хозяйства, в известной мере делая шаг назад — от земледелия к промыслам. Далеко не все можно было «перенести» на Север, многое не вписывалось в новый хозяйственный и бытовой уклад. Скажем, нетрудно доставить на Север дорогие импортные вещи, монеты, бусы, оружие и орудия труда. А вот наладить здесь собственное гончарное производство трудно. И сбыт его продукции тут сопряжен с большими неудобствами — представьте себе перевозку хрупких кухонных горшков в ладьях из поселка в поселок.
Восемь лет работы Онежско-Сухонской экспедиции Института археологии АН СССР. Полевые работы археологов Ленинграда, Петрозаводска, Вологды. И теперь намечаются контуры громадной провинции с особыми формами хозяйства и быта и особой культурой. Юго-западные границы ее проходят по водоразделам Ладожского и Онежского озер, Суды и Шексны, Волги и Сухоны. Северная граница восстанавливается с трудом. Мы знаем, что она достигала среднего течения Онеги, низовьев Ваги и верховьев Северной Двины. Очевидно, заходила и много дальше на север, но там пока известны лишь единичные памятники X—XIII веков. Чем ближе к Белому морю, тем больше белых пятен на археологических картах, тем труднее «ловятся» во время разведок следы средневековья.
Что же оставили первопроходцы XI—XIII столетий последующим поколениям северян?
В первую очередь — хорошо освоенные, досконально изученные водные пути и волоки. Система таких путей нарушила вековую замкнутость Севера и прочно связала его с центрами Русского государства. В течение многих столетий ее использовали крестьяне-переселенцы и охотники-промысловики, купцы и дружинники, монахи и дипломаты.
Другая часть этого наследства — островки окультуренной территории среди тайги. Площадь каждого из них невелика, зато пространство, по которому они разбросаны, огромно. Каждый такой островок становился исходным пунктом для новых маршрутов. Стремительно продвигаясь все дальше на северо-восток, переселенцы оставляли за спиной эти форпосты в море необитаемых земель.
Перелом наступает в XIV—XV веках, когда «необитаемые земли» неожиданно начинают заселяться. Моренно-холмистые ландшафты, которые человек неизменно обходил стороной в предшествующие эпохи, становятся объектом бурного земледельческого освоения. Новые переселенцы «...начаша... лес сещи яко да сотворят себе нивы — насеяние обилию» — так рассказывают об этом рукописи XVI— XVII столетий. Чем были вызваны эти перемены: ростом населения, возросшим притоком крестьян из центральных областей, кризисом промыслового хозяйства или совершенствованием техники земледелия, позволившей теперь возделывать тяжелые суглинистые почвы? Вероятно, все это имело значение. За короткое время традиционная система расселения меняется до неузнаваемости. Приуроченность поселений к крупным озерам и рекам уходит в прошлое, новые деревни появляются на берегах небольших озер, в верховьях малых и средних рек, а нередко и вовсе на водоразделах. Главным действующим лицом становится не промысловик, а землепашец. Но это уже другая глава истории Севера.