Обитаемый и необитаемый Север (часть 1)



Я стою на невысоком речном берегу, полого спускающемся к воде. Примерно в километре отсюда — озеро Лача, откуда вытекает Онега. Обычный берег обычной реки, густая трава, кусты, лодка на отмели, чуть в стороне — кочковатая болотистая низина, поросшая осокой. И пока никто, кроме меня, не знает, что восемь-девять веков назад здесь стояла небольшая деревня. Потом люди ушли, перебравшись выше по течению реки. У древнего селища никаких внешних признаков — ни валов, ни оборонительного рва, нет поблизости и курганных насыпей, отмечающих обычно места древних погребений. Лишь пятна темной углистой земли и грубые черепки средневековых сосудов в размывах берега свидетельствуют о том, что когда-то здесь было   поселение.
Мы привыкли считать, что древность и средневековье оставляли после себя монументальные археологические памятники, поражающие воображение потомков. И кажется: чем насыщеннее событиями историческая эпоха, тем выразительнее связанные с ней материальные остатки. Археологические реалии, связанные с эпохой Древней Руси, это, прежде всего, величественные курганы дружинной знати вблизи Чернигова и Смоленска, могучие валы, опоясывающие Старую Рязань, многометровый культурный слой Новгорода.
Но бывало и по-другому. В таежных лесах на Архангельском и Вологодском Севере в XI— XIII веках шли важнейшие исторические процессы. Стремительно раздвигались границы Древнерусского государства, в княжеских уставах и договорных грамотах появлялись новые географические названия: «Онего», «Вологда», «Заволочье» (так называли территории в бассейне Ваги и Северной Двины) и далее: «Тре» (Терский берег Белого моря), «Коло-пермь» (Кольский полуостров), «Печера». За строчками документов угадываются кардинальные перемены, происходившие в эту пору в жизни Севера. Но единственные археологические памятники той эпохи — неприметные, едва уловимые следы поселений и немногочисленные погребения на песчаных дюнах. Эти следы с удивительной легкостью стираются с лица земли — достаточно нескольких высоких паводков или глубокой тракторной вспашки в течение двух-трех лет, чтобы такой памятник был полностью размыт, развеян или распахан. Но и непримечательные на первый взгляд памятники чрезвычайно важны для историков. Ведь письменные свидетельства о начальных этапах освоения Севера скудны и отрывочны. В документах ничего не говорится о том, когда и при каких обстоятельствах те или иные северные области вошли в состав государственной территории Руси.
Какие причины заставляли обитателей древнерусской метрополии осваивать неуютные северные окраины? Какими путями продвигались они на Север? Как складывались их взаимоотношения с местным населением? Обо всем этом кое-что может рассказать только археология.
Мы знаем — начальный этап освоения русскими Севера приходится на X—XIII века, но очень туманно представляем конкретное содержание этого процесса. Едва заметная тропинка, которая привела нас на средневековое селище вблизи озера Лача, оказалась весьма извилистой, и выйти на нее было нелегко.
Планируя первые разведки на Севере, мы выбрали для наших поисков районы на левобережье Шексны вблизи Кириллова монастыря, вокруг Кубенского озера, откуда берет начало Сухона, и на Каргополье. Почему? Во-первых, эти местности относительно близки к ядру древнерусских земель, лежащему к западу от Шексны и Белого озера, и первая волна переселившихся славян неминуемо должна была оставить здесь свои следы. Во-вторых, мы знаем — по купчим грамотам и писцовым книгам XV—XVI веков,— что эти земли позже были плотно заселены, и многие современные деревни стоят на месте деревень XV—XVI столетий. Логично предположить, что по крайней мере часть из них возникла в еще более раннюю пору.
Но, увы, на моренных гривах и высоких береговых террасах, где, казалось, испокон веку должны были стоять могучие срубы северных деревень, мы не нашли ни единого черепка эпохи Киевской Руси. На распаханных полях и деревенских огородах, где археологи обычно ищут выходы культурного слоя средневековых поселений, попадались черепки XVI, XV, иногда XIV веков, но не древнее.
Мы знали, однако, о случайных находках средневековых вещей на стоянках эпох неолита, бронзы и раннего железа. В III—I тысячелетиях до новой эры обитатели Севера еще не знали земледелия, занимались охотой и рыболовством (а с I тысячелетия до новой эры и скотоводством) и селились на озерных и речных побережьях у самой кромки воды. Вот мы и перенесли разведку на низкие приозерные ' равнины и в заболоченные районы при устьях крупных рек. И все же, найдя средневековое поселение на небольшом возвышении среди болотистых низин, окружающих озеро Лача, мы отнеслись к находке с некоторым недоверием. Может быть, это случайность, и только особые обстоятельства вынудили людей поселиться в таком «неудобном» месте. Теперь, после нескольких сезонов работы в при-' озерных районах, мы знаем, что это — закономерность.
Рядовые северные поселения XI—XIII веков удивляют нас не только своеобразной топографией, но и миниатюрными размерами. Площадь селища обычно не более двух тысяч квадратных метров, но нередки поселения всего в пятьсот — тысячу квадратных метров. А ведь обычная городская усадьба в Новгороде в это время занимает около 450 квадратных метров, боярская же — от 750 до 1400, вся северная деревня легко уместится на одном боярском дворе. На поселении не более пяти-шести срубных жилых построек, стоящих цепочкой вдоль берега, жилища отапливаются печами-каменками. И домам далеко до знаменитых северных изб XIX века, где все жилые и хозяйственные помещения находятся под одной крышей. Три-четыре таких поселения образуют «гнездо» — островок обжитой, окультуренной территории среди тайги.
В древности выбор места для нового поселения — в высшей степени ответственное дело. Это своего рода священнодействие: по северному преданию, на воду озера спускали плот или бревно, и селились там, где его. прибивало волной.   Разумеется,   учитывались   в первую очередь чисто практические факторы. Современному горожанину свободные, девственные земли Севера представляются неким однородным пространством — селись, где хочешь. Человек средневековья был требователен и придирчив, удобными для жизни ему казались лишь немногие урочища, выгоды и преимущества которых по сравнению с другими, остававшимися незаселенными, нам теперь не всегда понятны. Ясно: важнейшее требование — близость к «большой воде», обеспечивавшей человеку подвижность и возможность контактов с внешним миром. Предпочтительны места вблизи устья реки, куда весной заходит из озера на нерест рыба. Необходимое условие — свободная от леса пойма, где можно пасти скот. Важно, есть ли поблизости плодородные, легкие для обработки земли. Наконец, для самого селения нужна ровная горизонтальная площадка на песчаном основании — даже если высокий весенний паводок зальет деревню, то песчаный грунт быстро просохнет, как только уйдет вода. А в зоне моренно-холмистых ландшафтов, где мы начали разведки, подобных урочищ нет. Освоенной оказалась узкая полоска земель по берегам крупнейших рек и озер, а огромные по площади «внутренние» районы почти лишены следов заселения. Разборчивым колонистам XI—XIII веков более естественным казалось присматривать подходящее место за десятки и даже сотни километров от уже существующей деревни, чем строиться рядом со старой, но в неудобном для них моренно-холмистом ландшафте.

Продолжение статьи - читать.