Накануне.

Г. Лебедев, доктор исторических наук

Что делать дальше? Этот вопрос вставал перед каждым из поколений русских людей X века.
Переоценивать целенаправленность их действий не следует. Побудительные мотивы человека «варварского общества» сравнительно несложны. Сознанию еще предстоит выйти из тесных рамок, ограниченных околицей своей общины, и определить свое место в огромном едином мире. Место человека в обществе, то, что мы именуем престижем, приблизительно соответствует языческому понятию славы, а она имеет и вполне материальное воплощение: те самые «оружие и порты», одежда и дорогое убранство - показатели социального статуса, на серебряные ложки для дружины можно хоть всю казну извести - «серебром и златом не добуду дружины, а с дружиною добуду и злата и серебра».
С дружиною - добуду. Над общинными землями центральная княжеская власть стремится раскинуть свою сеть опорных пунктов. «Се же Олег нача городы ставити и устави дани слобеном, кривичем и мери», упорядочил фискальные отношения с племенами-союзниками.
«Городы» Олега-пока еще загадка, хотя некоторые, предположительно, названы. Однако вряд ли ранее рубежа IX-X веков появилось более нескольких десятков небольших «градков», которые довольно равномерно распределены по всей волховско-днепровской речной магистрали. Будущие раскопки, вероятно, покажут, какие именно из них сооружены были при Олеге, ибо сразу после похода эта «строительная работа» уже началась.
Следующие несколько лет - каждый, как резкий удар меча. 883 год - данью обложены древляне. 884 - северяне, освобожденные за то от хазар («аз им противен, а вам нечему»), 885 - радимичи: «Кому дань даете? - спрашивает Олег.- Мне дайте...»; еще одно славянское племя вышло из-под хазарского контроля.
Не все идет гладко: «Обладая Олег поляны и деревляны, северены и радимичи, а с уличи и тиверци имяше рать». Угров пришлось пропустить мимо Киева - венгры направлялись на «завоевание родины», в Паннонию. Но потенциал накапливается. И в 907 году разряжается мощным громовым ударом: «Иде Олег на Грекы», и с ним - варяги и словене, чудь, кривичи, меря и древляне, радимичи, поляне, северяне, вятичи и хорвате, и дулебы, и тиверцы. Вот оно, общерусское войско. Под стенами Константин!) поля. «И убоящася греци и реша: «Несть се Олег, но святый Дмитрей...», языческий князь-жрец предстал грозным, как небесный воин.
Договор 907 года выявляет главную социальную основу его воинской силы: на все «рускыа грады» берется дань с греков, «уклады». Города, организационные центры консолидированной «Руси» скрупулезно перечислены, от Киева до Полоцка и Ростова. Вся Русь выступает, и не столько грозным военным противником, сколько перспективным торговым партнером Византии. Оговариваются условия и нормы сбыта русских товаров - всего добра, которое русы, отправляясь из «градов», собирают по «землям» во время общегосударственного «полюдья». Что, конечно, не исключает и торговой предприимчивости свободных общинников, присоединяющихся к княжьим караванам. Дани нормированы, и на какой-то ощутимый отрезок времени интересы князя, «града» и «земли» совпадают. Поэтому и вошел Олег в русское народное сознание как вещий.
Следующему поколению предстояло эти достижения закрепить и упрочить. Они оставались непрочными: вскоре после смерти Олега, в 914 году, Игорь вынужден вновь покорять древлян «и возложи на ня дань болши Олговы». Не прошло и тридцати лет, как понадобилось повторить поход на Византию. Без особого успеха: поражение в 941 году, отступление - в 944. И тем не менее в 945 заключен новый договор.
Показательно: в тексте договора Олега «русин» и «христианин» - понятия взаимоисключающие. «Христьяне» здесь - греки, «русин» - заведомо язычник. Среди русских времен Игоря «елико их крещенье прияли суть». В Киеве, на Подоле, уже поставлена первая церковь во имя пророка Ильи (не без успеха заместившего для новокрещенов языческого громовержца Перуна). Дружинно-торговая верхушка и социально, и психологически отделяется понемногу от общинной «земли», освященной и консолидированной языческими местными культами.
«Земля» достаточно сильна, чтобы порою противостоять зарвавшемуся великому князю. В том же, 945 году Игорь гибнет, казненный древлянами за непомерное увеличение дани: «аще ся въвадить волкъ в овце, то выносить все стадо, аще не убъють его».
Княжеская власть, экономика полюдья, обеспечены, по сути, еще только тоненькой ниточкой магистральной коммуникации: и древляне, и вятичи, разместившиеся в стороне от волховско-днепровской магистрали, остаются практически независимыми от Киева. И ресурсы, поступающие в стольный город.
явно недостаточны: неудачей кончились не только походы на Византию, но и самый дальний набег русов в Закаспий, где дружины (Свенельда, воеводы Игоря?) не смогли удержать захваченную крепость Бердаа. Мусульманские эмиры прочно удерживают под своим контролем Закавказье, исламские послы и миссионеры распространили арабскую религию в Волжской Булгарии. Соответственно ухудшаются внешнеторговые конъюнктуры. В новом русско-византийском договоре появились существенные ограничения.
Необходима новая консолидация. И вот впервые в русской истории власть в руки берет женщина. Вдова князя Игоря, княгиня Ольга.
Ольга по-своему равномасштабна Олегу, и даже имя по существу то же, славянизированное варяжское Хельги, «святой»; в летописи же ее чаще называют еще более обрусевшим, былинным именем Вольга. Вещая псковитянка, как и ее предшественник (и, скорее всего, родич), окутана легендами. Не будем их пересказывать. За преданиями скрыта важная суть действий.
Дань с древлян - главный итог эпической мести Ольги. Две трети дани идет Киеву, треть - в Вышгород, «градъ Вользин» (выделяется экономически княжеская «вотчина»).
Северный поход Ольги, вновь по пути «из варяг в греки», но из Киева к Новгороду, предпринят ради кодификации даней и закрепления ее административной системой «погостов», опорных пунктов для сбора полюдья. Идя на север по Ловати, Ольга затем осваивает Мету и Лугу.
Видимо, во времена Ольги завершается и формирование городской структуры самого Новгорода. Уличная планировка, замыкающаяся на Детинец, сложилась к 950-м годам. И с этого времени триста боярских семей, «золотых поясов», «господы» прочно берут в свои руки контроль над всею Новгородской землей.
В десятом столетии такая консолидация всех общественных сил, надстраивающихся понемногу над беспредельным морем свободных крестьянских общин, была, пожалуй, единственным возможным способом их дальнейшего развития: по мере укрепления и роста города завязываются устойчивые экономические связи между городом и деревней. Развивающееся с X века городское ремесло находит в сельской округе устойчивый и надежный рынок сбыта. Но деревня, «земля», должна кормить и снабжать город, руководствуясь не только экономическими соображениями. На город замыкаются погосты, по которым разъезжают тиуны и вирники - сборщики даней и податей «великого князя рускаго».
«Зимний же и суровый образ жизни росов таков,- сообщал в 950-х годах Константин Багрянородный.- Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты (князья) выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдие (это слово написано по-русски греческими буквами.- Г. Л.), что именуется «кружением», а именно в Славинии, вервианов (древлян), другувитов (дреговичей), кривитеинов (кривичей), севериев (северян) и прочих славян, которые являются пактиотами (данниками) росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепре, возвращаются в Киаву». Сюда же, в Киев, груженные собранной данью «монокси-лы», однодеревки, из Верхней «Внешней Ро-сии идут из Немограда (Новгорода), в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии (Ольга, следовательно, посадила Святослава в северной столице Руси.- Г. Л.), а также из крепости Милиниски (Смоленска), из Телиуцы (Любеча), Чернигоги (Чернигова) и Вусеграда (Вышгорода)»*. Из Киева флот с полюдьем и товарами в июне отправляется вниз по Днепру. И прибывает в Константинополь, где русско-византийскими договорами регламентированы торговые возможности русов.
Эти русы X века не столь уж и анонимны. Не только князья, но и свыше восьмидесяти человек, участвовавших в тех или иных событиях, названы в летописи поименно. В 907 году перечислены варяжские послы князя Олега: «посла к нима в град Карла. Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида». 912 год: «Мы от рода рускаго, Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид». Не обязательно, чтобы все эти люди со скандинавскими именами были норманнами: некоторые из них могли получить имя в честь варяжского родича или отцова товарища по дружине... Но концентрация норманнского элемента в окружении Олега, конечно, показательна. Тридцать три года спустя из этих варяжско-русских сподвижников его, возможно, лишь Фост (Фаст), Гуды и Труан (Туад?) оставались в среде «княжья и боляр» киевского великого князя, поколения «боляр». В этом поколении на разных уровнях - от княжеского и ниже - люди с бесспорно славянскими именами: Святослав, Володислав, Пе-редъслава, Синко, Борич.
К середине X века разнообразные изменения произошли не только в именослове русской знати и в топографии столицы (где «градок Кия» вновь выступает главной великокняжеской резиденцией). Меняется и характер киевского некрополя: ингумация, свидетельствующая о кризисе язычества, становится господствующим обрядом. Двоеверие боярской верхушки в это время - факт бесспорный. К новой религии более тяготела местная, прочно сидевшая в Киеве часть знати.
Именно так: на христиан и на «русь», полагающую оружие к подножьям языческих идолов, делится посольство 945 года.
Концентрация богатых ингумаций второй половины X века на Старокиевской горе и поблизости отражает уверенный рост политического центра великокняжеского Киева. После смерти Игоря именно здесь, в окружении боярских хором, над «Боричевым увозом», встречает Ольга древлянских послов, чтобы начать расправу над мятежным племенем. Надо сказать, что Борич - лицо вполне реальное, он владел одним из важных участков Киева, вероятно, на месте нынешнего Андреевского спуска. Именно Борич замыкает список послов 945 года.
Ольгин поход 947 года на Мету и Лугу выдает тот же характерный почерк землевладельческой знати: сопровождали ее если не Борич, то социально близкие ему люди.
В середине 960-х годов Святослав и Све-нельд, а с ними «вой многи и храбры» уходят в далекие походы - на Оку, Волгу, Дон, Дунай... В Киеве остается Ольга с боярами. Днепровское левобережье охраняет воевода Претич, возглавляющий «людье оноя страны». (Борич в посольстве тоже представлял «людие Руския земли»! В обоих случаях речь идет о сходных формах «земской» территориальной организации, видимо, не только военной, но и землевладельческой, торговой, городской, возглавленной славянскими боярами.)
Перед нами - представитель Полянского, киевского боярства. Вероятно, из родов, выдвинувшихся в последние десятилетия IX века. Он завладел выгодными городскими угодьями, переправой. Утвердился в руководстве территориальной организацией, связанной и с распределением даней-податей, и с военными ополчениями, и с торговлей. Вероятно, один из сторонников (по крайней мере, потенциальных) христианства. Эта боярская знать, без колебаний присваивавшая исконные племенные земли, вряд ли была тверда в вере отцов и дедов (поколением позже Добрыня в Новгороде то воздвигает кумир Перуна, то сам же низвергает его).
Словом, в противоположность военно-дружинным вождям IX - начала X века, героическим хищникам, бесстрашно рыскавшим в поисках «чюжея земли», добычи и славы,- рачительный, оседлый, феодальный хозяин. В 940-х годах он скромно держится в хвосте _ киевской знати, замыкая список послов. Но два-три десятилетия спустя именно такие вот боричи и претичи станут главной политической силой тогдашней Руси. Именно они начнут постепенно формировать плотную сеть множества боярских вотчин, и их интересы по-своему шире и глубже наивно хищнических интересов «русов» первой половины столетия.
Уже в 960-е годы ощущается своего рода поляризация сил молодого господствующего класса. На одном полюсе - Святослав и его воинственные соратники, варяг Свенельд. На другом - безымянные для летописца «кыяне» (с одним из них, впрочем, мы, кажется, познакомились), которые упрекают князя: «Ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив». Они не рвутся в далекие походы. Оборона от набегов кочевников, обложение данями вятичей и древлян, погосты и оброки, знаменья и места, перевесища и села - вот, круг их забот. Киевские бояре легко находят общий язык с боярством других городов: не случайно Добрыня за спиной Святослава сговаривается с новгородцами, обеспечив княженье Владимиру. Перед на- -К ми - знать, уже прочно оседающая на земле, цепкой феодальной хваткой грабастающая се. Не зря имена новых владельцев закрепляются порою на столетия. Будущее Руси - за Боричем, Претичем, Добрыней.
Намечавшаяся поляризация в конечном счете отражала объективно возрастающую прочность позиций формирующегося господствующего класса, его все более глубокое врастание в общественную структуру. Но в середине столетия проступившее раздвоение ценностных ориентации диктует и колебания внешней политики. Не решенные Игорем задачи Ольга пытается решить мирными, дипломатическими средствами.
В 955 году (по летописи) Ольга отправляется во главе посольства в Константинополь. «Архонтиссу росов» приняли как представительницу второразрядной для Византии державы. Правда, состоялось крещение Ольги, и ее «крестным отцом» (по летописи) стал император Константин Багрянородный. «Повесть временных лет» придает подчеркнуто высокое значение этому акту, напоминая, что Елена (христианское имя Ольги) была матерью Константина Великого, утвердившего христианство в Римской империи.
Однако с позиций феодально-христианской иерархии и на Западе, и в Византии крещение императором «варварского» правителя было равнозначно установлению вассальной зависимости. И подтверждением ее стало отмеченное в том же, 955 году ответное византийское посольство в Киев с требованием «даров»: рабов (челяди), воска, мехов, вспомогательных воинских отрядов. Ольга ответила отказом. Над своей гаванью в Почайне она чувствовала себя такой же хозяйкой положения, как император над константинопольским портом: «Постоиши у мене в Почайне, яко же азъ в Суду». За этой репликой - нескрываемое воспоминание о пережитом в Царьграде унижении. И главная цель осталась недостигнутой. Выходы с днепровского пути в Черное море, как и во времена Игоря, оставались под контролем Византии - по условиям договора 945 года русам запрещалось даже «зимовати въ устьи Днепра, Белобережье (Днепровском лимане.- Г. Л.),
ни у святаго Елферья (ныне полуостров Кинбурн.- Г. Л.)-». Корсунские «грады» прикрывали византийские владения и перекрывали морские выходы Руси.
Поиски новых решений успехом не увенчались. Ни в политической сфере, ни в идеологической. На увещевания Ольги последовать ее примеру и креститься Святослав ответил ироничным: «Дружина моа сему смеятися начнуть». Вокруг молодого князя группировались силы, искавшие других решений. Силы эти продолжали накапливаться, перетекать от центра к центру, консолидироваться на прежней дружинной основе.
Киевский «Самбат», если отождествлять его с городищем на Лысой горе, был огромным воинским лагерем, способным при необходимости вместить отборное войско со всех областей и городов Руси. Быстрый подъем переживают и другие города вдоль пути «из варяг в греки». Возрастает значение волховско-днепровской магистрали, именно она выдвигается на роль главной коммуникации между Балтикой и Средиземноморьем, но по мере роста расположенных на этой трассе центров все более острой становится конкуренция волжского пути, Булгарии и Хазарии.
Святослав и его соратники в трагической эпопее походов 964-972 годов решили эту задачу. Князь, представляющийся по летописи да и по впечатлениям византийских современников неукротимым фанатиком военного дела, катастрофически грозными ударами перестроил важнейшие элементы коммуникационно-экономической системы тогдашнего мира. Ему пришлось пройти через землю непокорных вятичей (он подведет их под дань потом, на обратном пути). Пока этой внутренней задачей можно пренебречь ради главной цели - сокрушительного удара по волжским державам.
И Волжская Булгария, и Хазарский каганат испытали тяжкую мощь этого удара, от которого Хазария уже не оправилась. Грозной волною рати Святослава прошли по предгорьям и степям Предкавказья - «ясы победи и касогы», на Дону взята построенная для хазар византийцами еще в IX веке крепость Саркел - Белая Вежа. Контролируя сухопутный караванный путь через Дон на Киев, она осталась в руках русских. Волжский путь с разрушением и опустошением главнейших его торговых центров резко теряет былое значение. Основной торговой магистралью Восточной Европы становится волховско-днепровский путь «из варяг в греки».
Правда, сокрушив хазар, Святослав открыл широкую степную дорогу новым, еще более грозным кочевническим ордам печенегов, уже через три года они появятся под стенами Киева... Но цена эта не столь велика за монопольную роль днепровского пути в мировых связях, нити которых отныне сходятся в Киев.
Выход с Днепра в Черное море также практически оказывается под русским контролем. С падением Хазарии резко возрастает киевское влияние в Крыму и Приазовье. Византия, с благожелательным нейтралитетом следившая за хазаро-русской войной, предпринимает небезуспешную попытку сбалансировать в свою пользу изменившееся положение. В 967 году посол императора Никифора Фоки патрикий Калокир в Киеве заключает договор со Святославом: в обмен на сохранение неприкосновенности Херсонеса и других византийских владений империя гарантировала нейтралитет в задуманной Святославом войне с Дунайской Болгарией. Киевский князь искал новых путей и земель.
Византийский историк Лев Диакон сообщает и о тайном договоре Калокира со Святославом. Молодой, «отважный и пылкий» патрикий не только роздал киевским «россам» 1500 фунтов золота, присланного императором, но пообещал всячески содействовать закреплению за Святославом будущих его балканских завоеваний, если тот поможет ему занять византийский престол. Вместе с войском Святослава Калокир направляется в Болгарию.
Начатые уже в 967 году военные действия пришлось прервать, чтобы отогнать появившихся под Киевом печенегов. Но на следующий год Святослав прочно утверждается в Переяславце, покорив еще восемьдесят городов в низовьях Дуная. «Повесть временных лет» донесла до нас размышления киевского князя, задумавшего сделать Переяславец своей новой столицей: «То есть середа земли моей, яко ту вся благая сходятся: отъ Грекъ злато, паволоки, вина и овощеве разноличные, из Чехъ же, из Угорь сребро и комони (кони.- Г. Л.), из Руси же скора (меха.- Г. Л.) и воскъ, медъ и челядь». От низовьев Волги и Приазовья до Нижнего Подунавья идет перекройка, переориентация всей системы торговых путей, и военная мощь Киевской Руси нацелена на узловые точки этой системы. Мечом прорубает Святослав выход своей державе на мировую арену.
Между тем ситуация в Византии резко изменилась. Императора Никифора сменил на престоле решительный политик и отважный военачальник Иоанн Цимисхий. Болгаро-русская война превращается в русско-византийскую. Святослав, не колеблясь, решается на противоборство с самой могущественной державой своего времени.
Современники Льва Диакона надолго запомнили русов под Доростолом, где в июле 971 года состоялись решающие бои. «Русь» Святослава оставалась все еще по преимуществу пешим войском, тяжелой пехотой, накопившей, однако, громадный боевой опыт и морских походов, и осад, и штурмов каменных крепостей, и сражений с конницей. Покрытые броней, от шеи до пят защищенные огромными щитами, русы выступали словно «рыкающие дикие звери», и лишь таранный (притом фланговый) удар тяжеловооруженной конной фаланги катафрактариев Цимисхия мог поколебать этот «сильный боевой порядок». Ни численное превосходство, ни мощь закованной в железо ромейскон конницы не испугали Святослава: «Да не посрамим земли руские, но ляжем костьми ту, мертвый бо срама не имамъ» - с тех июльских сражений до наших дней дошел этот завет боевой доблести.
Превосходство византийцев, мобилизовавших все доступные военно-технические ресурсы, определилось, когда к «бессмертным» катафрактариям императорской гвардии присоединились «огненосные наши корабли», некогда обратившие «в пепел бесчисленное войско Игоря, родителя Святослава». Блокированное с моря и суши, русское войско проиграло последнее, решающее сражение. Ранен был «храбрый великан Сфенкель» (Свенельд), тяжкие раны получил и сам Святослав. Наутро, после сражения, начались переговоры о мире.
Договор 971 года подтверждал безопасность Херсонеса и отказ от болгарских завоеваний Святослава. Выход по Днепру в Черное море оставался отныне открытым для Руси.
Героический период ранней русской истории заканчивался. Понесшее тяжелые потери, но покрытое славой войско возвращалось к берегам Днепра. Свенельд советовал князю пройти мимо порогов, занятых печенегами, на конях. Святослав зазимовал в Белобережье, воспользовавшись этим отвоеванным для русов правом. Весной 972 года по пути в Киев, на порогах, разыгралась последняя его битва - печенежский хан Куря срубил удалую голову князя-воителя. Чем же завершились для Руси эпически грозные эти походы, от Волги до Дуная потрясшие Восточную Европу? Цвет русов героической поры, соль и слава «Самбата» легли костьми вместе со Святославом - кто под Доростолом, кто на днепровских порогах под ударами степных джигитов. С этой поры и навсегда запустела княжеская крепость на Лысой горе в Киеве. Предстояло как будто долгое затишье.
Но- в эти самые годы начинается небывало устойчивый и быстрый рост Киева, Новгорода и многих других русских городов. Словно бы не было ни тяжких поражений на Балканах, ни невосполнимых потерь на степных дорогах... Русские ладьи идут от Днепра до Дуная, на стыке Азовского и Черного морей поднимается русский княжеский город Тмутаракань... Гигантский организм молодого государства, словно расправивший плечи и опробовавший свои богатырские силы, живет и дышит полной грудью. Святослав решил главную задачу: основная артерия Киевской Руси - волховско-днепровский путь - стал главной водной магистралью Восточной Европы. «Эпоха волжского пути» закончилась. Словно бы черта подведена под целым экономическим периодом развития, когда основным его показателем было движение арабского серебра. Русь за этот период - с конца VIII до последней четверти X века - получила в общей сложности, по ориентировочным оценкам, основанным на анализе монетных кладов, примерно сорок миллионов «гривен серебра», то есть до одного миллиарда дирхемов. Две трети этого серебра остались в обращении на Руси. Треть этого объема поступила во внешнее обращение стран Балтики, так что не только Русь, но, собственно, вся экономика Скандинавии эпохи викингов питалась из этого источника. Не случайно вскоре после походов Святослава приходит в упадок шведская Бирка. Волжская артерия, обеспечивавшая ее жизнеспособность в «восточных связях», перестала действовать. Но и до крушения волжского пути, и тем более после основные ресурсы восточных связей поступали на Русь.
Примерно 600 миллионов серебряных «кун» - вот первоначальный потенциал, созданный для «строительства раннего феодализма» Древнерусским государством.
Эти средства воплотились не только в вооружении и убранстве великокняжеских дружин, золотых обручьях и гривнах бояр и боярских жен, материальных благах, сосредоточенных в усадьбах и селах знати. Ведь денег стоили и мощные укрепления, застройка и благоустройство русских «градов» X века. Во многом за счет поступления этих средств поднялась и достигла небывалого развития экономика древнерусского города, те десятки ремесел и производств, которые в значительной мере снижали и зависимость от внешних поступлений.
Русь становится важным торговым партнером, активным в своем балансе не только с северными соседями, но и со странами Средиземноморья, прежде всего Византией. Показательно, что за сто с небольшим лет население византийской столицы выросло в десять раз: с тридцати - сорока тысяч в середине IX века до четырехсот тысяч к концу десятого. Это буквально «взрывообразное» развитие крупнейшего экономического центра империи известный советский византинист Г. Л. Курбатов объясняет прежде всего активизацией и ростом связей с Русью и в целом Восточной Европой по днепровскому пути «из варяг в греки». Древняя Русь обретает свое почетное и заметное место в окружающем мире. Пройдет еще столетие, и немецкий хронист Адам Бременский поименует Киев - и не без оснований - соперником «царствующего града» Константинополя.
Распорядиться накопленным и создаваемым потенциалом - вот что предстояло новому поколению, сыновьям Святослава и их сверстникам. Сыновей было трое: Ярополк, Олег и Владимир, сын ольгиной ключницы Малуши, «робичич», как не раз назовут его презрительно. Ярополк сидит на отцовском престоле в Киеве. Олег - в Древлянской земле. Владимир - в Новгороде; Святослав, всеми помыслами устремленный на юг, к Черному морю, пренебрегал городами, выходившими на Балтику,- новгородцам послал Владимира с дядей его Добрыней, братом ключницы, в Полоцке утвердился пришедший из-за моря варяг Рогволод.
Недружно жили братья Святославичи. Первая братоубийственная междоусобица, разыгравшаяся на Руси в 977-980 годах, словно бы трагически аккумулировала в лоне великокняжеской семьи все кризисные явления уходящего родового строя: нет ни мира между братьями, ни «стыденья» к женам их и к родителям... Каждый шаг - словно демонстративное попрание, разрушение норм родовой морали. Несколько лет отчаянных социально-психологических игр, окрашенных кровью.
Гибнет в Овруче осажденный Ярополком Олег. Владимир, убоявшись, бежит за море, приводит оттуда очередной варяжский полк. И идет на брата - прогоняет из Новгорода Ярополковых посадников.
Почему, как и позже Ярослава, поддержали его новгородцы? Вопреки южным устремлениям большой части киевской знати, властно напоминает о себе общерусское значение волховско-днепровского пути «из варяг в греки» - выходы на Балтику нужны Руси не менее, чем на Черное море, забывший об этом с неизбежностью проиграет.
Поэтому первая цель Владимира - Полоцк, выход на Балтику по Западной Двине. Приступом взяв город, силою он берет в жены Рогнеду, дочь Рогволода. Пройдут годы, она родит ему четырех сыновей, одним из них будет Ярослав Мудрый.
Ярополк осажден в Киеве, предан своими, бежит в Родень, на южную границу «Русской земли» Среднего Поднепровья. И здесь, во время переговоров с братом, убит Владимировыми варягами. А Владимир берет в жены вдову брата - «Грекыню», вскоре она родит Святополка, которого назовут Окаянным (убийца братьев Бориса и Глеба, первых национальных святых России).
«Владимир на столе. А се его серебро» - отчеканено будет на монетах, выпущенных для расплаты с варяжской дружиной.
Владимир на столе. Пять жен у него: варяжка Рогнеда, Ярополкова «Грекыня», «Чехиня», мать Вышеслава, и другая, мать Святослава и Мстислава, «Болгарыня», от которой - Борис и Глеб. Подрастут сыновья и сядут «по градам руским» отцовскими наместниками.
Триста наложниц у Владимира в Вышгороде, триста - в Белгороде, триста - в Берестове. Не столь уж в диковинку само по себе многоженство языческого «хакана русов», еще во времена Игоря арабский путешественник Ибн Фадлан слышал, что во дворце киевского правителя при нем постоянно находятся его сорок жен, как и четыреста дружинников с восьмьюстами наложницами. Современные этнографы угадывают в этих описаниях «священных жен» первобытного «царя»: сочетание с ними - залог благополучия вверенных ему земель, они могут встречать его при ритуальных объездах полюдья, либо же жить при нем постоянно. Своего рода ритуально-брачное представительство. Но «гарем» Владимира превосходит все эти описания. Как же трудно управиться с «землями», приславшими киевскому князю всех этих женщин, вверившими ему живой залог плодородия, нив и скота, мира и тишины! В каждой земле - свои боги, и Владимир всех их тоже собирает в Киев. На холме (где позднее поставят церковь во имя его небесного патрона Василия) воздвигаются кумиры Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла, Мокоши. «Пантеон Владимира» - обреченная на неудачу попытка реформирования языческой религии.
Объединенную землю русскую нужно укреплять и оборонять. Пять лет походов на «ляхов» и «ятвягов», «булгар», радимичей и вятичей. Взяты новые города, расширены и укреплены границы. Равновесие установлено с католической уже Польшей и Чехией, мусульманской Булгарией, православной Византией. Довольно прочной внутренней связью охвачены восточнославянские земли. Осознать и закрепить навсегда эту связь - вот что необходимо.
986 год. «Испытание вер». Владимир с боярами обсуждают и взвешивают достоинства «мировых религий».
«Вера Бохъмита», мусульманское учение Мухаммеда, отвергается не только потому, что «веселие Руси есть пити» (хотя «пиры Владимира» - особая тема, древний социальный институт варварского общества, не случайно запечатленный и летописями, и былинами). Мусульманская Булгария, сосед-соперник, вряд ли будет надежным союзником (хотя и под дань их не подвести).
Иудейская вера, которую исповедовали хазарские каганы, также отвергнута: свежи в памяти походы Святослава, разгромившего хазарскую столицу Итиль.
Католические миссионеры со времен Ольги посматривают на Русь. Но Рим далеко, а у немцев - в еще полуварварской Германии первых Оттонов - она пока и не слишком представительна, христианская церковь.
И между Римом, немцами - Польша и Чехия, третьими вставать в этот ряд не очень-то нужно.
Византийская церковь прислала Философа. «Речь Философа», по оценкам академика Д. С. Лихачева,- один из важнейших начальных памятников древнерусской словесности. Сжатый и умелый конспект Библии (лишь в XV веке появится на Руси полный церковнославянский перевод «Книги книг»), проповедь Философа ложилась на живую почву свежих переживаний и собственных поисков.
Киевских послов, по летописи, в 987 году императоры Василий и Константин приняли с особым вниманием. Византийская церковь предстала во всем великолепии православной службы, пронизанной высшими достижениями унаследованной от эллинистической античности духовной культуры и религиозного искусства. Вот где «бог с человека пребывает, и есть служба их паче всех стран», размышляют Владимировы бояре. Если уж принимать крещенье, так от самой авторитетной церкви.
Целое поколение между временами Ольги и Владимира. Русь уже не та, что в середине десятого столетия. И крещение не должно стать актом установления вассалитета Киева от Царьграда. В 988 году войско Владимира осаждает византийский Корсунь. Город сдан Владимиру, и уже отсюда, из Херсонеса, направляет он новое посольство с гордым требованием выдать ему в жены византийскую царевну, сестру цесарей Анну. Вот тогда «да пришедше съ сестрою вашею крестять мя».
В церкви святого Василия он торжественно принимает крещение. Херсонес возвращен Византии «веном» за царственную невесту. С попами корсунскими, мощами Климента и Феофана, сосудами и иконами, бронзовыми скульптурами (несомненно, античными) для убранства будущего киевского храма Владимир возвращается в свой стольный город.
Лишь после этого в Киеве свершается крещение Руси.
Свергнуты языческие идолы. Сплавлен вниз по Днепру Перун, и Владимир «повеле рубити церкви и поставляти по местомъ, идеже стояху кумиры». Первые эти рубленые деревянные храмы, конечно, не сохранились, но каменные, наверное, на местах многих из них стоят еще и до наших дней. Крещеная, христианская Русь вырастала из Руси языческой. И строительство новых, первых храмов было такой же частью продолжавшегося государственного строительства, как и создание новых порубежных городов, цепи мощных «крепостей Владимира», вдоль границы со степью, прокладка путей и мостов, преобразование киевского Детинца в монументальный город Владимира.
Главным сооружением, архитектурной доминантой (увы, исчезнувшей) первого древнерусского столичного ансамбля стала заложенная на следующий год Владимиром Десятинная церковь Богородицы, в ней, великолепно украшенной мозаиками и рельефами греческих мастеров, спустя еще четверть века Владимира и похоронят. Этим созданием на Руси по существу и завершается десятое столетие. Начинается новое тысячелетие нашей, отечественной истории, к исходу которого мы сейчас подошли.
Главный итог деятельности четырех поколений русских людей - от Олега до Владимира - очевиден, и его непреходящее значение неоспоримо. Походы и бои, примучивания» и соглашения с племенными «землями», строительство и расширение «градов русских», войны и договоры с соседними государствами, идеологические поиски и присоединение к феодально-христианскому миру - все это внешняя сторона важнейшего исторического процесса: восточное славянство, завершив «аграрное освоение» основного пространства Восточной Европы, вышло на рубежи цивилизации. Сеть коммуникаций, объединившая племенные земли между собой и с внешним миром, выросшие на ней города, узловые центры этих коммуникаций, очаги «городской революции», развертывающейся впервые богатейшим спектром новых форм человеческой деятельности в сфере и материального, и духовного производства, концентрация, умножение и перераспределение материальных и социальных ресурсов - все это осуществляется в невиданном ранее масштабе и в едином ритме с мировым процессом становления новой феодальной формации.
Европа становится Европой - впервые после тысячелетнего противостояния цивилизованного «Паке Романа» античности его «варварской периферии» она превращается и осознает себя формационно и культурно миром, связанным в единое и многообразное целое. И вместе с тем источником мощных импульсов, неистощимых ресурсов, каналом дальних связей, простирающихся к неведомым еще границам Старого Света, стала и осознала навсегда себя Русь. Благодаря напряженной и многообразной работе нескольких поколений она вышла на уровень достижений современной ей цивилизации и в сфере производства, и в политической организации, и духовной культуре , основанной (и в этом немаловажное отличие от западной, латинской и восточной церковно-культурной традиции!) на собственной, славянской письменности. С письменной культурой связывают начало своей цивилизации, и мы к ней пришли.
В первых же памятниках, запечатлевших ранние этапы русской истории от начала славянства и до крещения Русской земли, Русь осознала и закрепила обретенное ею историческое место в мире.