Кто открыл Камчатку?



Легенды камчатских рек
Первые историки Камчатки еще 250 лет назад писали, что русские побывали здесь «задолго до Владимира Атласова». Натуралист Г. Стеллер, участник второй Камчатской экспедиции Беринга, писал со слов ительменов: «Люди, пришедшие из-за моря к камчадалам, прочно у них поселились, вступили с ними в браки и весьма мирно с ними уживались. С тех пор река Чануккыг называется Русаковкою и почитается в числе знатнейших, потому как владевшие тамошним острожком тойоны происходят от российского поколения».
На противоположном, западном берегу полуострова катит свои спокойные воды к Охотскому морю река Тигиль. Предание, родившееся на его берегах, совсем иного рода. Оно свидетельствует о разыгравшейся здесь драме: на стоявших лагерем русских напали воинственные коряки и всех уничтожили.
Свидетельство этого рода - карта С. Ремезова, выдающегося сибирского ученого-самоучки XVII зека. На «Чертеже земли Якутского города» 1697 года, самой первой карте полуострова, картограф оставил помету: «р. Воемля. Тут Федотовское зимовье бывало». Не найти теперь на картах этой «Воемли», и чтобы установить, под каким современным названием она скрывается, ученым пришлось немало потрудиться. Наконец выяснили: это - В'эемлен (по-корякски - «изломанная река»), которая была переименована русскими в Лесную по отличительному ее признаку, первым бросившемуся в глаза землепроходцам.
И еще одно зимовье на карте, но отмечено оно совсем в другом месте, там, где в реку Камчатку впадает маленькая живописная Никулка. Автор карты бывалый камчатский казак, открыватель Курил Иван Козыревский сделал пояснение: «Зимовья два были. В прошлых годах из Якутцка города морем на кочах были на Камчатке люди... два коча сказывали, и зимовья знать и поныне».
Итак, приход русских на Камчатку был запечатлен в памяти местных в связи с четырьмя реками: Лесной и Тигилем на западном побережье полуострова, рекой Камчаткой и Карагой на восточном. И названием - «Федотовско зимовье».
А само это имя появляет ся в материалах Г. Миллера, руководителя академического отряда Второй Камчатской экспедиции. Собирая в 1736 году в Якутске документы по истории открытия Восточной Сибири, он натолкнулся на ценнейший клад первоисточников (что, впрочем, было тогда не в диковинку) - архив приказной избы. После публикации этих находок и стало известно миру крупнейшее достижение географической науки - открытие русскими в 1648 году раздельности материков Азии и Америки. И имена - Семена Дежнева и Федота Алексеева-Попова.

Загадка Федотовского зимовья
Не буду повторять то, что всем должно быть хорошо известно, а остановлюсь на моменте, имеющем прямое отношение к нашей теме. С. Дежнев с несколькими своими товарищами, счастливо избежавший смерти, основал в 1649 году Анадырский острог. А в 1654 у него произошла стычка с коряками, в результате которой была освобождена из плена спутница Федота Алексеева Попова - товарища Дежнева по знаменитому походу. Эта женщина, «якутская баба», как назвал ее землепроходец, рассказала о том, что произошло после бури, разлучившей шесть кочей экспедиции. Судно Федота Алексеева «разбило близ того места», а сам Федот «и служилый человек Ерасим (Герасим Анкуди-нов.- Р. О.) померли цингою, а иные товарищи побиты и остались невеликие, сей побежали в лотках с одною душой (то есть без припасов и снаряжения.- Р. О.) не знаю куда». Вот и все о трагической судьбе героев.
Но Миллер продолжил рассказ, поведав о том, чего не знали в свое время ни Дежнев, ни «якутская баба», а именно о «носящемся между жителями Камчатки слухе, что жил некто Федотов сын на реке Камчатке на устье речки, которая и ныне по нем Фе-дотовкою называется» (речь шла о переименованной позже Никулке). И далее Миллер осторожно выдвигает версию, что основателем первого зимовья «по всему виду был сын вышеупомянутого Федота Алексеева, который по смерти отца своего... убежал в лодке подле берегу и поселился на реке Камчатке, и еще в 1728 году... видны были признаки двух зимовий, в которых оный Федотов сын с своими товарищами жил». Знакомый с традицией землепроходцев обозначать географические объекты фамилиями товарищей, Миллер обоснованно связывал название зимовья не с именем Федот, а с отчеством - Федотович - «Федотов сын», Федотов.
Но, как показал более поздний анализ документов, никакого сына Федот Алексеев в поход не брал.
По мере того как выявлялись и анализировались обстоятельства дежневского похода к «Чукотскому носу», стала все определеннее и ярче проявляться личность «торгового человека» Федота Алексеева Попова - человека незаурядного и известного на северо-востоке. Становилось очевидным, что именно он был автором самой идеи экспедиции, ее организатором и финансистом. Еще Ломоносов поставил Федота Алексеева на первое место, назвав его руководителем похода. А дальше произошла следующая метаморфоза: к фамилии Алексеева добавили «Дежнев» и стали писать Алексеев (или Попов) - Дежнев, затем Дежнев-Попов и, наконец, только Дежнев. В результате такой трансформации Семену Дежневу целиком досталась слава, заслуженная не только им, но и его товарищем.
Но постепенно имя забытого героя, трагически погибшего в звездный час своего открытия, стало пробивать дорогу к признанию.
Но почему погибшего? А что если Дежнев ошибся? Да и надо ли так уж слепо верить какой-то «якутской бабе»? Ведь помимо версии Миллера была высказана и другая гипотеза, исходящая от не менее авторитетного ученого - Степана Крашенинникова: «...кто первый из российских людей был на Камчатке, о том не имею достоверного свидетельства, а по словесным известиям приписывается сие некому торговому человеку Федоту Алексееву, по которого имени впадающая в Камчатку Никул речка федотовщиною называется».
Обратите внимание, как осторожно, с оговорками Крашенинников приводит это свидетельство. Тем не менее именно Федота Алексеева спустя столетия объявили открывателем полуострова.
Но история на этом еще не заканчивается. Крашенинников сообщал: «бутто... на другое лето обошел (Федот Попов.- Р. О.) Курильскую Лопатку (теперь мыс Лопатка.- Р. О.), дошел Пенжинским морем (Охотским.-Р. О.) до реки Тигиля, и от тамошних коряк убит зимою со всеми товарищами». Однако снова осторожное «бутто», а в другом месте - признание, что все это «несколько сум-нительно».
В Пушкинском доме хранится рукопись поэта. Это - конспект книги С. Крашенинникова «Описание земли Камчатки». Пушкин-историк задумал писать свою книгу о подвигах россиян на Дальнем Востоке. Показательно, что именно в тех местах, где говорилось о пребывании Федота Алексеева на Камчатке, Пушкин поставил на полях рукописи вопросительные знаки. Таким образом, предание дважды подвергалось сомнению. И потом версия о пребывании Федота Попова на Камчатке не раз ставилась под сомнение. Наиболее полно и аргументированно, на мой взгляд, выступил в печати моряк-дальневосточник по профессии и историк по пристрастию В. П. Кусков, опубликовав статью «Был ли Федот Попов на реке Камчатке?». Из многих приведенных Кусковым несообразиц приведу лишь несколько самых красноречивых.
Первая. Почему название зимовью было дано «Федотовское» - по имени основателя, а не по фамилии «Алексеевское», как это обычно делалось?
Вторая. Зачем измученным бурей, голодом и болезнями путешественникам нужно было подниматься вверх по реке Камчатке на 300 километров, вместо того чтобы поспешить с устройством на зиму и заготовкой припасов близ ее устья?
Третья. Как вообще они могли подняться? Следуя сообщениям Дежнева, Федот Алексеев мог попасть к устью Камчатки не ранее конца октября - начала ноября. По данным же многолетних наблюдений, в это время температура в низовьях реки Камчатки часто опускается ниже 0 градусов, а в районе Никулки вода обычно замерзает в начале ноября.
Четвертая. Козыревский, помечая на своей карте место зимовья, указывает на источник информации - старики-камчадалы, которые у русских «в аманатах сидели». Действительно, при сборе пушной подати - ясака повсеместно в Сибири применялась система заложников-аманатов. Но ни промышленные люди, ни торговые, к которым принадлежал Ф. Алексеев, не имели права собирать ясак. Это входило в функцию только казаков - официальных представителей власти. Следовательно, либо по непонятным причинам Федот нарушил закон, либо речь шла не о его группе.
И в заключение. В. Кусков делает вывод, с которым трудно не согласиться: «Можно было бы продолжить перечень таких несоответствий, каждое из которых в отдельности возможно, но мало вероятно, чтобы они могли иметь место в совокупности. Предположение же о том, что Попов выброшен на берег примерно в том же районе, что и Дежнев... и в ту зиму умер там от цинги, не требует никаких допущений и натяжек и хорошо согласуется с имеющимися данными». И тем не менее большим тиражом расходится по всей стране крупномасштабная туристская карта-схема Камчатки, на карте поставлен знак достопримечательности у речки Никулки и дано пояснение: «Федотовское зимовье. Основано в 1648 году Федотом Алексеевым Поповым».
Велика сила инерции! Но неудержимо и стремление вырвать истину из плена веков. Да и значимость проблемы также не мала, как в научном, так и в нравственном плане - открыть потомкам имя человека, первым узнавшего о существовании нашей Камчатки. Поэтому версии, основанные «по слухам», неминуемо должны уступить место исторической «теореме», доказанной фактами, и, следовательно, иному взгляду на события.
А документы свидетельствуют, что еще в 1645 году, когда русские в своем продвижении на восток встретили новую реку Индигирку и кочующий, не известный прежде народ юкагиров, были получены первые сведения о землях, лежащих по рекам Гижиге, Парени и Пенжине, то есть о северной территории современной Камчатской области. Двумя годами позже на поиски этих земель отправилась экспедиция под командованием Михаила Стадухина, едва ли не самой легендарной личности в те годы. Крут нравом, умен, изворотлив, энергичен, необыкновенно вынослив и до отчаянности смел, обласкан якутской администрацией и ненавидим многими сотоварищами - таков был этот человек, под непосредственным руководством которого открыты многие реки Восточной Сибири.
Под началом Стадухина сперва служил рядовым казаком Семен Дежнев. Многие исследователи не без основания полагают, что лишь по чистой случайности Михаил Стадухин не стал открывателем Берингова пролива. Когда в Средне-Колымске формировалась экспедиция, самый старший по чину, коему и надлежало возглавить поход, пятидесятник М. Стадухин был в отлучке.
Первый поход в сторону Камчатки был неудачным - казаки заблудились и вернулись ни с чем. Но в 1650 году отряд Стадухина «...С Анадыря зимой перешел с товарищами своими на лыжах с нартами за Нос на Пенжину реку» - так лаконично и просто доносил землепроходец о труднейшем впервые проложенном маршруте в сотни километров через полярную ночь и свирепые метели. В отписке Стадухина особое внимание следует обратить на слово «Нос», то есть полуостров Камчатка! Значит, уже тогда русские давали себе отчет в том, что земля, которую еще предстояло открывать и изучать, являет собой массив суши, уходящий огромным выступом в океан.
Пройдя у основания полуострова, Стадухин. однако, в глубь Камчатки не пошел, а направился на запад - в район современного Магадана. Но это нисколько не умаляет значения его первых сообщений о самом полуострове, и приходится еще раз высказать сожаление, что для имени Михаила Стадухина не нашлось пока места на современной карте области. Будем надеяться, что историческая справедливость восторжествует.
...Вот только путешествие Стадухина никак не связывается ни с «адресом» первого зимовья, ни с его названием. Не согласуется оно и с сообщениями местных, будто первые русские пришли из-за моря. Ключ к разгадке тайны «Федотовского зимовья» еще не найден. Поиск продолжается. И продолжают его не только историки, но и... лингвисты.

Что такое «Камчатка»?
Слово это не что иное как русифицированный вариант якутского «хамчаккы, хам-чаткы», возведенное от «хамса (камча)» - курительная трубка, либо от глагола «хам-сат (камчат)» - шевелиться, колыхаться. В якутских пре-даниях-олонхо при описании девицы-красавицы дается порой сравнение ее бровей с двумя черными соболями, «что прибежали из страны Кам-чааккытан и сплелись лапками». А черные соболи и «шевелящиеся» горы - это яркие приметы Камчатки.
Так что же, якутское происхождение этого слова может считаться доказанным?
Отнюдь нет. О черном соболе якуты узнали лишь тогда, когда необычно красивые шкурки зверьков впервые были привезены русскими с Камчатки и произвели тогда сильнейшее впечатление. Географические знания самих якутов были тогда весьма узки и простирались на юг не далее Оймякона. Следовательно, рассказы о пушных богатствах «страны Камчааккы-тан» могли войти в якутский фольклор лишь после того, как на Камчатку стали проникать русские. Что касается приведенного примера о бровях-соболях, то предания действительно древние, но впервые были записаны лишь в XIX веке. Поэтому они не избежали поздних вкраплений, дополнений и наслоений. Вспомним, что соболиные брови - художественный элемент, часто встречающийся в русском народном эпосе. - Слово с таким же значением «курительная трубка» и созвучное с якутским «хамса - камча» есть и у других
народов: у эвенков - «ганса», «ганча». У бурят и монголов - «ганса», у коряков - «кань-ча». От этого, последнего возник глагол «каньчаткок», «курить трубку». Может, именно здесь надо искать разгадку происхождения слова? Ведь в традиции сибирских народов было давать образные сравнения природным объектам. Так отчего же не сравнить было находящуюся рядом с самой большой рекой дымящую Ключевскую сопку с курительной трубкой? А пришедшие на эту реку русские переиначили непонятное «каньчаткок» в давно привычное «Камчатка» - название широко распространенной хлопчатобумажной материи.
Затем и самих жителей, населявших берега реки, стали называть «камчацкими людьми». По мере ознакомления с краем, когда выяснилось, что эти люди особой народности (коряки и ительмены) населяют весьма обширный район, название было перенесено уже на весь полуостров. Тогда-то прежний «Ламской нос» (Лама - Охотское море, от тунгусского «лама» - «большая вода».- Р. О.) получил новое имя «Камчадальский нос» и даже «остров Камчатой», так как слово «полуостров» тогда в России еще не употреблялось.
- Выдвигать предположение о корякском происхождении слова надо чрезвычайно осторожно, потому что ни в одном документе, исходящем от землепроходцев, ни даже в капитальном труде Крашенинникова нет упоминаний, что коряки и ительмены в то время
были знакомы с курительной трубкой. Не более ли логично предположить, что именно от русских услышали впервые местные слово «Камчатка»? Может, прав был С. Ремезов, когда предположил, что река получила такое название потому, что приходили на нее какие-то «люди грамотны, платье носят азямы камчатые».
Ни в сибирской, ни в мировой топонимике не было еще случая, чтобы географический объект получил свое наименование от названия материи!
- Это действительно так - реки, горы, озера, зимовья назывались по фамилиям-прозвищам землеоткрывателей, но происхождение этих прозвищ было самым разнообразным, и от материи в том числе. Вспомним того же знаменитого Атласова, фамилия которого родилась от названия ткани - «атлас», а потом уже дала название населенному пункту и острову. В XVII веке, о котором идет речь, не было обычая произвольно придумывать названия географическим объектам. Если местное название для русских было непонятным и труднопроизносимым, то землепроходцы давали свое либо по характерному признаку, примете, либо обозначали собственным именем, чаще всего именами «лучших мужиков» - тойонов и вожей. Река Пенжина, например, получила свое название по имени проводника - коряка Пянжи.
Нередко объектам присваивались имена авторов открытия или в память погибших товарищей. На современных картах Восточной Сибири и Дальнего Востока значится немало таких имен. Вот, к примеру, на карте Якутии мы встречаем реки Анкидинку (бывшую Анкудиновку) - по имени погибшего спутника Дежнева, Зырянку - по открывателю Дмитрию Зыряну, Ожогину и Падериху - в память Ивана Ожоги и Никифора Падеры (последний, кстати, тоже получил прозвище от речки Падеры в Архангельской области). По этим притокам Индигирки был проложен Ожогой и Падерой новый путь на Колыму.
...И продолжился он по ин-дигирской реке Камчатке, названной по имени открывателя Ивана Ивановича Камчатого...
Так, в спор за право считаться первооткрывателем полуострова вступает еще один исторический персонаж.

Иван Камчатой и другие
Имя Камчатого открылось лишь недавно, и известно о нем не много - то, что служил он в сороковых годах XVII века в Енисейске, а потом маршруты его походов проходили по Индигиро-Колымскому краю, самому суровому и негостеприимному.
Еще известно, что Иван Иванов Камчатой был послан с Колымы «на новую, на Пенжен реку ради прииску новых земель и приводу (в русское подданство.- Р. О.) немирных неясашных юкагирей и коряков». Отряд возглавил Федор Алексеев Чюкичев. Тогда, во второй половине пятидесятых годов, когда Дежнев добывал моржовую кость на открытой им анадырской корге, Чюкичевым и Камчатым было заложено несколько новых зимовий на реке Гижиге (Чендоне), к которому добирались по рекам Пенжине и Парени - преддверии Камчатки. Время сохранило для нас два документа того времени - ясачные книги, которые вели Чюкичев и Камчатой, записывая количество собранной пушнины.
Из своих опорных пунктов, разделившись на несколько человек, уходили отряды в разные стороны, знакомясь с новым краем. Так Чюкичев сообщал начальству, что он «с Ивашко Камчатым, с Мокейко Игнатьевым да с охочими с промышленными людьми одиннадцатью человеками ходил на юг в коряки для государева ясачного соболиново збору». Запомним и еще два имени из той группы - Леонтия Федотова и «Проньку» Федорова Травника.
В пятидесятых годах XVII века Чюкичев один из отрядов направил к морю «на другую сторону», что следует понимать как восточное побережье полуострова. При этом он уточнял, что это то море, где «костьи рыбьей (моржовой.- Р. О.) много». Так как на севере Охотского моря, по свидетельствам землепроходцев, моржей они не встретили, то в показаниях Чюкичева речь могла идти только о Беринговом. Каким путем был совершен этот переход?
Вспомним самое раннее показание С. Ремезова о зимовье на Воемле-Лесной. Оно воз никло далеко не случайно. Ведь с верховьев этой реки всего лишь за один день можно было пересечь полуостров в его узком месте и выйти к истокам Караги, впадающей в Берингово море. Как сообщали землепроходцы «через тот камень (горы.- Р. О.)
есть проход от моря до моря, а как взойдет человек на верх того камени и он видит оба моря». Не случайно, конечно, и то, что на другом конце пути - притоке Караги реке Русановке также стояли русские зимовья.
Документально пока не установлено, что именно Иван Камчатой побывал тогда на самой большой реке полуострова, но косвенное подтверждение имеется. Г. Миллер, собирая свои материалы в Якутске, записал: «некоторые... склонны говорить, что во времена занятия русскими земли среди камчадалов жил один видный человек, которого звали Кончат...» Сами камчатские ительмены утверждали, что их главная река Уйкоаль стала именоваться Камчаткой по имени некоего «воина Кончата». Но, как правильно прокомментировал это сообщение С. Крашенинников, сами ительмены «ни рек, ни озер, ни гор, ни островов именами людей не называют». Не увековечивали свои имена в названиях и авторы открытий. Это делали через какой-то небольшой срок их товарищи. Поэтому, если «сослуживцы» Ивана Камчатого сочли нужным назвать реку его именем, значит, считали, что это он впервые проведал о ее существовании.
Сведения об этих событиях весьма быстро дошли до столицы Восточной Сибири - Якутска. Уже в 1660 году на Камчатку был послан отряд, командиру которого было предписано выслать для опроса о новых землях людей Чюкичева «Ивашка Камчатова да Макейка Игнатова». Однако это требование не могло быть исполнено. В 1661 году сам Чюкичев, Камчатой, Игнатьев и другие были убиты на Омолоне при возвращении домой.
А еще через шесть лет, в 1667 году, название реки Камчатки впервые появилось на сводной карте Сибири.
Ну а как же быть с неоднократным упоминанием в преданиях о тех русских, что пришли на Камчатку морем?
Здесь нам предстоит познакомиться еще с одним героем.

Одиссея Ивана Рубца
Два десятилетия назад это имя ни о чем не говорило даже специалистам-историкам. А сегодня мы с полным основанием можем вписать в ежегодник знаменательных дат еще один юбилей - 1662 год, ознаменованный выдающимся плаванием, не имеющим аналогов не только в истории арктического мореплавания землепроходческого периода, но и значительно более позднего времени.
Был повторен путь Дежнева - Алексеева через пролив между материками и вслед за этим открыта со стороны моря Камчатка, повторен за одну навигацию! И не с Колымы, как первый раз,- аж из «Якуцка»!
Ученые не любят слово «сенсация». Но в данном случае, пусть простит мне это историк Б. П. Полевой, я умышленно прибегаю именно к слову «сенсация» по отношению к сделанному им научному открытию. Чтобы не утомлять читателя системой аргументации, я отправляю интересующихся к статье Б. Полевого «Плавал ли И. М. Рубец с Лены на Камчатку?», где приведены все добытые автором факты, сама же поспешу перейти к изложению основных событий, непосредственно касающихся нашей темы.
Летом 1662 года от причала Якутского острога отплыл большой коч усть-кутской постройки восьми саженей в длину (около 18 метров) и взял курс к низовьям Лены. Это событие нашло отражение в «бухгалтерии» приказной избы: «Июня в 6 день посланы великого государя на службу за море на Анадырь-реку десятник козачей Иваш-ко Рубец, а с ним послано якутцких служилых людей 6 человек» - к открытому Дежневым несколькими годами раньше моржовому лежбищу, корге, близ анадырского устья. И далее перечислялись предметы огромной по тем временам ценности и такого количества, что не может на вызвать удивление сама грузоподъемность судна.
...Коч Рубца погиб в бурю еще в низовьях Лены. Люди спаслись и спасли часть грузов. Плавание продолжалось уже на другом судне, по счастливой случайности оказавшемся неподалеку от места катастрофы. В Колымском остроге к Рубцу присоединился еще один коч с промышленниками, и теперь уже два судна направили свой бег к «воротам» в другой океан.
В августе того же года путешественники благополучно прошли пролив между материками, добрались до знаменитой корчи и... неожиданность - они не увидели моржей! Как объясняли землепроходцы, «зверь морж стал напуган, выйти из моря на берег и летчи не смеет...
в море отпятился». Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба экспедиции, если бы не повстречался тогда Иван Рубец с человеком из группы Ивана Камчатого - казаком «Пронькой» Федоровым Травником.
В решении Рубца плыть дальше на юг сыграли, конечно, свою роль и рассказы Проньки о богатствах южных земель, но ведь не только корыстными побуждениями мы должны измерять подвиг открывателей новых земель. Их обязывала к этому и присяга, но и сами они, нередко в обход инструкций, по личной инициативе устремлялись навстречу неизвестности, движимые природной своей любознательностью.
Итак, два русских коча впервые бросили якоря в устье новой реки на восточном побережье полуострова. А затем, как напишет в челобитной сам Иван Рубец, пошел он «вверх реки Камчатки».Под счастливой звездой, видать, родился наш герой - всюду удача сопутствовала ему. И на этот раз, благополучно перезимовав в районе Никулки, Иван Рубец с немалым количеством соболиных и прочих шкурок в виде ясака и охотничьей добычи прибыл наконец в Анадырский острог.
А теперь еще раз обратимся к надписи на карте И. Козыревского, поразительно точно информирующей о том, что мы уже знаем: «Зимовья два было. В прошлых годах из Якутцка города морем на кочах были на Камчатке люди, а которые у них в аманатах сидели, те камчадалы и сказывали... два коча сказывали».
По возвращении в Якутск, Иван Рубец уже в 1667 году сообщил там об открытых им землях, и следствием этого стала отправка следующей экспедиции на Пенжен и Камчатку. Эстафета открытий не прерывалась.
Сведения об этом выдающемся походе стали известны не только в Москве, но и в Европе, где жадно ловили каждое новое сообщение об открытиях на востоке Русского государства. Уже в конце XVII века достоянием европейской научной общественности стали следующие слова из знаменитой книги Витсена «Северная и Восточная Татария»: «Ледяной мыс (Чукотский полуостров.- Р. О.), согласно мнению многих, заканчивается островами. В Ледовитом море промышленные люди выходят из реки Лены, плывут в течение лета вдоль берегов, огибают этот мыс и доходят до берегов около реки Камчатки, где бьют китов и тюленей, и на то чтобы доплыть дотуда и провести там промысел и вернуться назад, они затрачивают три с половиной или четыре месяца».
Итак, в преданиях камчадалов о первых русских, пришедших морем, речь шла, судя по всему, об экспедиции Ивана Меркурьева Рубца.
Ну а как же быть с загадкой «Федотовского зимовья»? Предположения ученых выстраиваются в логическую картину, которая, очень может быть, соответствует действительному ходу событий.
Основываясь на свидетельствах местных жителей, Г. Стеллер писал, что на речке Никул в прошлом жили русские, во главе которых стоял какой-то «Фетька» или «Федор». Казаки, пришедшие на Камчатку позже, также слышали, что в низовьях реки Лесной жил казак «Леонтий Федотов сын», который вместе с товарищами контролировал узкий переход с одного побережья полуострова на другое («тут Федотовско зимовье было»). Об этом было известно в Якутске. Поэтому, когда в первом десятилетии XVII века, то есть спустя полвека, обнаружились развалины двух зимовий на речке Никул, камчатские казаки решили, что оно принадлежит легендарному «Федотову сыну», и стали называть речку Федотовщиной.
Но, вспомним, Стеллер писал о «Фетьке-Федоре». Не о Чюкичеве ли шла речь? Ведь, по свидетельствам местных, русские с Никулки ушли на западное побережье и вскоре были там убиты. Именно так и сложилась судьба Федора Чюкичева и Ивана Камчатого!
В отряде Ивана Рубца сбором ясака ведал Федька Лаптев, зимовавший в 1662-1663 годах на Камчатке. Долго жил здесь и «Пронька» Федоров Травник Бывал в этих местах и Федор Яковлев Кузнец и его сын Василий Федоров, который также плавал на двух кочах с Анадыря на Камчатку.
И вот, как это часто случается в истории, имена героев, время и место событий трансформируются в памяти других поколений, сливаясь в полуреальную и в то же время полулегендарную картину.
Так, судя по всему, было и на этот раз.

Несколько заключительных слов
Так кого же все-таки следует считать открывателем Камчатки - М. Стадухина, И. Камчатого, Ф. Чюкичева, И. Рубца или таинственного «Федотова сына»? Но зададимся и другим вопросом: а возможно ли одному человеку вообще открыть такой большой регион, как полуостров? В памяти потомков остались, как правило, имена тех, кто возглавил знаменитые экспедиции, их руководителей. И пусть это самые яркие, самые талантливые представители плеяды первопроходцев, они лишь проложили основные контуры на карте. Все же остальное сделали безвестные зачастую герои российских северных одиссей.

Р. Осьминина