Как рисуют дети



Можно сказать и наоборот - маленькие дети рисуют, как обезьяны. Первые детские рисунки "абстрактны" и этим напоминают "живописные произведения" обезьян. Потом, по мере развития, в рисунках малышей появляются детали, но все же объемные предметы они почти всегда изображают плоскими, а если и рисуют объем, то в обратной перспективе. Почему так происходит? Эта и многие другие особенности развития мозга детей и животных рассмотрены в книге "Очерки физиологической психологии" Л. А. Фирсова и А. М. Чиженкова, вышедшей в 2003 году в санкт-петербургском издательстве "Астер-Х". Профессор Алан Костолл из университета Портсмута (Великобритания) в послесловии к книге назвал ее "миной под психологию". По его мнению, "достоинство книги в том, что она говорит о психологии с позиций втайне нелюбимой всеми психологами науки - физиологии". Один из самых важных выводов книги - о существовании в молодом мозге механизма "возвратной генерализации", то есть осознанного упрощения любого нового опыта. Такая, казалось бы, "слабость", или, если хотите, задержка развития, на самом деле жизненно необходима, ведь всякий новый опыт неточен, и сохранение его в конкретном виде не нужно и даже вредно. Идея торможения нового опыта ради выработки абстрактного понятия вещи, предмета вообще, возникла в процессе эволюции. Результатом и стал тот сложный мозг, которым обладает человек. Предлагаем вниманию читателей журнальный вариант одной из глав этой книги.

Неугасаемое стремление все обследовать - врожденная потребность приматов. Но может ли обезьяна оперировать предметом? За годы исследований поведения обезьян мы убедились, что высшие обезьяны - шимпанзе, гориллы и орангутаны - могут рисовать. Низшие обезьяны не рисуют, они только пачкают бумагу. А для человекообразных обезьян рисование - довольно целеустремленное, направленное, захватывающее занятие. "Рисовательная" деятельность настолько увлекательна, что не требует пищевого подкрепления. С такой же увлеченностью рисуют дети. Но если в рисунках ребенка все же есть какая-то похожесть на предмет, то рисунки обезьян - не изобразительны. В них нет даже того, что есть у ребенка.

Так изображал человека "по памяти" и "с натуры" мальчик Гюнтер в разном возрасте: А - 3 года 2,5 месяца; Б - 3 года 11,5 месяца; В - 4 года 1 месяц; Г - 4 года 8,5 месяца; Д - 5 лет 6 месяцев; Е - 5 лет 6,5 месяца.

Известно, что до трехлетнего возраста ребенок не изображает форму вещи, а делает подготовительные каракули. Немецкий психолог начала XX века Вильям Штерн, изучая детскую психологию, давал детям задание передать содержание устного рассказа. Полнее всего ребенок воспроизводил его сценкой, драматически, хуже - устным пересказом и наименее полно - рисунком, пропуская в нем многие детали. Это явление получило название закона "понижающей деятельности Штерна".

Закон "понижающей деятельности" говорит: то, что мы видим на рисунке ребенка, на порядок ниже способности его мозга. Взглянем на шесть рисунков, изображающих человека, которые выполнены сыном Штерна, Гюнтером, в разном возрасте, от трех с небольшим лет до пяти с половиной лет. При этом первые пять рисунков сделаны по памяти, а последний - с натуры. Мы видим, что на промежутке в два года и два месяца (от первого до шестого рисунка) изображение человека по памяти существенно преобразилось, пройдя путь от предсхемы, обезьяньего рисунка, до почти реалистического изображения.

Что же произошло с мышлением мальчика за этот период? Оно стало предметным. Вспомним Шекспира, который говорит словами Гамлета: "Мой ум не сочинил еще пролога". И в другом месте, словами Розенкранца: "Такого предмета не было в моих мыслях". Действительно, мышление - это операция предметного типа. "Внешнему" поведению предшествует гипотетический "предмет мысли", гипотеза в виде "умственного плана действия". Но у обезьян предметное отражение "вещей" технически не превышает самый низкий уровень у ребенка.

Когда мальчик изображает спиральные линии, спутанные в клубок, его мышление на самом деле находится на более высоком уровне. Значит, и в рисунках обезьян надо искать гипотезу о видимом или понимаемом. Конечно же клубок на первом рисунке - никакое не изображение. Но он выражает главное: некую материальную плотность, компактность, локализацию предмета в пространстве.

Итак, ребенок рисует спирали, а мыслит на уровне схемы вещи. Отсюда можно заключить, что "вещь" - это родовое свойство нашего мышления, это форма, в которой мы думаем.

Мозг прежде, чем он начнет "думать" вещами, должен иметь подсобный материал - обозначения. У человека это символы. И. П. Павлов говорил: "Я не помню впечатления от вещи, которую видел секунду назад, я знаю о ней". Между прочим, это "не помню" - важнейшая черта высшего ума: все помнить не надо, надо уметь что-то забывать.

Кора головного мозга обладает свойством тормозить зрительные образы. Читатель может все это проверить на себе: посмотрите на какой-нибудь предмет, например на коробок спичек, и закройте глаза. Даже не запомнив вид предмета, вы все равно знаете, что это коробок спичек. Кора вашего мозга затормозила зрительное впечатление по принципу экономии мышления.

Читатель, возможно, спросит: а почему рисунок ребенка, по существу, лишь обозначение вещи, а не ее изображение? Ответ на этот вопрос лежит в области биологии и связан с базовым инстинктом всего живого - инстинктом самосохранения. Стадное (общественное) поведение человека - такое же орудие защиты, как клыки у волка или когти у рыси. Человек вынужден с раннего детства учиться жить в сообществе и, в частности, изучать принятую в нем систему коммуникации.

У ребенка в рисовании сам изобразительный мотив совершенно незначим, ибо, еще по мнению психологов начала XX века А. Чемберлена, М. О'Ши и других, важная черта детского существования - его полный симбиоз в своей жизнедеятельности с матерью. Она упреждает все его желания, защищает его, кормит и обогревает. Поэтому потребность ребенка в коммуникации с другими людьми снижена: по наблюдениям как В. Штерна, так и Л. С. Выготского, ребенок в полтора-два с половиной года всегда играет один. В раннем возрасте нет мотивации к тому, чтобы рисовать вещи похожими, узнаваемыми для других.

В то же время рисование - это предметно-манипулятивная деятельность, особенно характерная для всего отряда приматов. Рисунок ребенка - в первую очередь деятельность. В ней выражается, пока еще очень робко, биологическая функция высшего мозга все обозначать. Здесь можно найти аналогию со стремлением животных все метить, но мозг человека, в отличие от аналогового мышления животных, работает со знаками вещей, а не с вещами.

Так зачем же ребенку рисовать то, что он и так хорошо знает, что уже хранится у него в памяти? Рисуя, ребенок не заботится о том, нужен ли кому-то его рисунок, кто и как его оценит, сообщает ли изображение что-то важное другим людям. Но в рисовании все же особый смысл. Помимо желания субъекта мозг отыгрывает принцип своей конструкции: все обозначать, все называть именами и далее строить гипотезы, решать задачи уже со знаками вещей. Так проявляется и развивается нематериальное орудие человека - знаковое мышление.

Потребность мозга малыша обозначать предмет хорошо известна. Едва усвоив буквы, научившись неумело составлять из них слова, он, идя по улице с мамой или с папой, стремится все, что видит, называть: читает вслух вывески магазинов, плакаты, надписи на стенах. Как пишет французский психолог Жорж-Анри Люке в своей книге "Детский рисунок", его дочь почти всегда подписывала нарисованные ею предметы словами: дверь, дом, церковь и так далее. Чаще же всего она на рисунках писала свое имя.

Сотрудник Санкт-Петербургского приматологического центра Елена Лоскутова проводит опыт по рисованию с детенышем шимпанзе Доней (поселок Колтуши Ленинградской обл., 1998 год).

Сотрудник Санкт-Петербургского приматологического центра Елена Лоскутова проводит опыт по рисованию с детенышем шимпанзе Доней (поселок Колтуши Ленинградской обл., 1998 год).

Итак, сделав кисточкой с краской несколько кругов по бумаге, обезьяна выполнила (возможную для нее) задачу обозначения, а не задачу изображения того, о чем она "думает". В этом суть такого рисунка. Мы непроизвольно вкладываем в голову ребенка или обезьяны задачу, которой у них не было. Мы часто примитивно полагаем, что рисование чего-либо - всегда изображение. Это не так. Для ребенка и обезьяны их рисунки - обозначения, а не изображения. Образно это можно сравнить с задачей, стоящей перед стенографисткой: она специальными значками только обозначает, помечает для себя то, что люди передают с помощью развернутого текста. Однако по мере взросления ребенка в его рисунках идея схемы (заметим в скобках, что Спиноза под термином "идея" понимал "понятие") и идея подлинного изображения все больше смешиваются одна с другой, проникают одна в другую, как понятийное мышление проникает в конкретное.

Рисунок самки орангутана Шахи (зоопарк города Ростов-на-Дону): тестовое рисование с двумя квадратами (коллекция этого зоопарка).   Рисунок шимпанзе Боя (поселок Колтуши): тестовое рисование с двумя кругами (коллекция Л. А. Фирсова).

Рисунок самки орангутана Шахи (зоопарк города Ростов-на-Дону): тестовое рисование с двумя квадратами (коллекция этого зоопарка).

Справа рисунок шимпанзе Боя (поселок Колтуши): тестовое рисование с двумя кругами (коллекция Л. А. Фирсова).

Схематизм в искусстве возникает позже снова, но уже как изобразительная задача. Это схематизм иного рода, вторая волна эволюции человеческого рисунка. Так, в карикатуре принципиально используется минимум изобразительных средств, поскольку в ней заложен намеренный схематизм.

Вернемся вновь к первому рисунку маленького Гюнтера. Здесь мы видим самое раннее детское изображение "формы" человека. Рисунок такого типа, часто встречающийся и у шимпанзе, можно назвать спиралевидной композицией. Это самый простой способ передать идею плотности, материальной непрерывности чего-то. Что такое "предмет" в абстракции? Нечто плотное, замкнутое, непрерывное и компактное. И, кроме того, это нечто где-то находится, имеет определенное место. Другие признаки, характеризующие предмет (то есть отвечающие на вопрос: что это такое?): форма, цвет, состав и прочее, - не отменяют базисной абстракции - непрерывности и материального единства (того, что и называется плотностью), - которую мы видим в определенной части окружающего пространства и субъективно ощущаем как предмет. Сходный процесс, по-видимому, происходит и в системе восприятия и переработки информации у шимпанзе.

В рисунке ребенка всегда есть две компоненты. Первая - это деятельность сама по себе. Процесс совершения действия - уже достаточный стимул для рисования. Вторая компонента - потребность выразить себя, и внутри этого мотива помещаются вещи, идеи, события.

Рисунок шимпанзе Каролины (поселок Колтуши): мотив предметного изображения замкнутой формы, создан наложением цветных мазков друг на друга (коллекция Л. А. Фирсова).   Рисунок шимпанзе Тараса (поселок Колтуши): мотив изображения фигуры в форме креста (коллекция Л. А. Фирсова).

Рисунок шимпанзе Каролины (поселок Колтуши): мотив предметного изображения замкнутой формы, создан наложением цветных мазков друг на друга (коллекция Л. А. Фирсова).

Справа рисунок шимпанзе Тараса (поселок Колтуши): мотив изображения фигуры в форме креста (коллекция Л. А. Фирсова).

Рисование шимпанзе, гориллы и орангутана вполне сравнимо с рисованием и с уровнем способностей 3-4-летнего ребенка. Можно не без оснований считать, что обезьяна в рисунке передает меньше, чем способна увидеть или осмыслить. Поэтому рисунки обезьян отражают определенное обобщение видимых или мыслимых форм вещей.

Неизобразительные в целом рисунки обезьян, хотя и не напоминают ни один предмет, обладают всеми чертами композиционной связности. Линии, соединяющиеся в одну точку в середине объекта, обращают на себя внимание. Самое яркое пятно притягивает взгляд. Если толщина линий мала относительно размеров изображения, то точка соединения линий неяркая, и наше внимание приходит к ней через композицию, стекая от общего вида фигуры в точку пересечения. Если линии толще, то наше внимание упирается сначала в них, растекаясь затем по объекту.

Рисунок шимпанзе Гаммы (поселок Колтуши): мотив вертикального наложения красок в виде экзотического цветка (коллекция Л. А. Фирсова).   Рисунок шимпанзе Тараса (поселок Колтуши): мотив лук и стрела (коллекция Л. А. Фирсова).

Рисунок шимпанзе Гаммы (поселок Колтуши): мотив вертикального наложения красок в виде экзотического цветка (коллекция Л. А. Фирсова).

Справа рисунок шимпанзе Тараса (поселок Колтуши): мотив лук и стрела (коллекция Л. А. Фирсова).

Видный исследователь рисунков человекообразных обезьян Десмонд Моррис указывает на их тенденцию заполнять пустую страницу; изображать центральную фигуру; уравновешивать побочную фигуру; начинать с простых линий и переходить к каракулям. У шимпанзе, обладающих хорошей мускульной координацией, неплохо получались и самые первые каракули, что давало возможность животным делать довольно точные композиции. Однако ни одна обезьяна, независимо от возраста и опыта, не способна достичь техники простого изображения.

Для рисования обезьян характерна непищевая мотивация, отмечает Моррис. Это действие ради действия. Потребность в нем обычно появляется у животных, которые не озабочены проблемами выживания и обладают избыточной энергией, требующей выхода. В природе только молодые обезьяны склонны вести себя подобным образом. Они могут хорошо чертить знаки на земле или, время от времени, на деревьях, но в процессе взросления такие занятия уходят на второй план и замещаются решением более непосредственных проблем выживания.

Размашистые круговые петли в рисунке шимпанзе Конго (из коллекции Д. Морриса).   Характерный горизонтальный мотив в рисунках орангутана Александра (из коллекции Д. Морриса). Характерный спиральный мотив в рисунках шимпанзе Конго (из коллекции Д. Морриса).

Размашистые круговые петли в рисунке шимпанзе Конго (из коллекции Д. Морриса).

В центре: характерный горизонтальный мотив в рисунках орангутана Александра (из коллекции Д. Морриса).

Справа: характерный спиральный мотив в рисунках шимпанзе Конго (из коллекции Д. Морриса).

По мнению Морриса, различия в образе жизни людей и обезьян дают нам ключ к тому, как создание изображения переносится у человека во взрослую жизнь и, в конечном счете, становится жизненно важной частью его существования. Охота и передача информации о методах охоты требовали сложной системы общения, совместного планирования. Как только появился язык, который хорошо описывал объекты, появилась возможность изображать их. В это время и возникло доисторическое искусство.

К рассуждениям Морриса можно добавить следующее. Вполне вероятно, что эстетический аспект в своих рисунках древний человек получил от обезьян. Даже те рисунки, которые представлены в этой статье, дают несомненное эстетическое наслаждение. И люди и обезьяны обладают чувством рисунка и композиции, хотя только человека-охотника нужда привела к использованию этого таланта, что позволило в дальнейшем рисованию превратиться в активную функцию его естественного существования.

Некоторые рисунки обезьян представляют достаточный интерес, чтобы быть выставленными в художественной галерее. Например, один из рисунков орангутана Моники был продан за 1000 долларов.

Как пишет Моррис, человек-охотник предавался рисованию в случае трех мотиваций - магически-религиозной, утилитарно-коммуникативной и эстетической. С развитием письменности рисование потеряло одну из главных своих функций - коммуникативную, но сохранило эстетическое и магически-религиозное значения.

Сейчас, в век технологического прогресса, основная роль изобразительного искусства сводится к области чистой эстетики. И иногда современные "человеческие" художники и художники-обезьяны получают удивительно похожие результаты. Это не означает, что человеческие изображения так плохи. В современной живописи, как и в живописи обезьян, явно упущен (и сознательно) элемент коммуникации. Обезьяна не поднялась до него в силу причин, изложенных выше, а у человека-живописца он опущен потому, что коммуникативный аспект отдан более эффективным фотографическим и электронным методам.

Доктор медицинских наук Л. ФИРСОВ,
кандидат биологических наук А. ЧИЖЕНКОВ (Санкт-Петербург).

Вывески дизайн производство размещение компания Даймон