Земля заповедная (1 часть)



Необходимое введение в рассказ о биосферном заповеднике
Биосферный заповедник. Есть в этом сочетании слов оттенок какой-то грандиозности и величия, как, скажем, в органной музыке. Как будто при входе в нашу земную биосферу выставили объявление: «Заповедник. Вход по пропускам. Сбор ягод и грибов, охота, рубка леса и всякие другие повреждения природы строго запрещены». Разрешение на вход дается только тем, кто умеет заботиться о природе не меньше, чем о себе.
Действительность дает более скромное объяснение сущности биосферных заповедников. В 1973—1974 годах эксперты ЮНЕСКО разработали концепцию особо охраняемых территорий, которые в отличие от обычных, локальных заповедников и национальных парков должны служить выполнению общечеловеческих, биосферных задач. Отсюда и их название. Тема биосферных заповедников вошла составной частью в программу «Человек и биосфера» (МАБ), исследования по которой сейчас проводятся во всем мире под эгидой ЮНЕСКО.
В чем же заключается особое предназначение биосферных заповедников? Прежде всего перед нами, жителями Земли, остро стоит проблема сохранить все разнообразие видов растений и животных, или, как говорят ученые, генофонд. Неумно разбазаривать наследство, накопленное для нас природой в результате бесчисленного количества опытов, ошибок, борьбы, катастроф — всего, что объединяется в понятии эволюция. Мы ежедневно черпаем из этой библиотеки природы, и никто не знает, какая из ее книг понадобится нам завтра. Но сохранить животных и растения можно в том случае, если сохранятся те условия, в которых они только и могут жить и воспроизводить себя в потомстве. Короче, речь идет о защите не отдельных видов муравьев, синиц или оленей, а о сохранении, насколько возможно, экосистем в их естественном состоянии. И поскольку заботиться приходится уже  и о  самой большой  из  известных
нам экосистем — о биосфере, охватить нужно все главные типы природной среды.
Вторая задача, возложенная на биосферные заповедники, — служить базой научных, главным образом экологических исследований. При этом можно проводить эксперименты в природе, но лишь такие, которые не противоречат задаче сохранения экосистем. Попросту говоря, их рекомендуется проводить за пределами строго охраняемых территорий. Среди всех тем научных исследований в биосферных заповедниках на первое место выходит тема взаимоотношения человека и природы, влияния хозяйственной деятельности и загрязнений на природную среду. Биосферные заповедники должны служить своеобразными эталонами минимально измененной природы, точками отсчета, фоном для оценки величины отклонений от нормы в соседних районах.
Среди основных обязанностей коллективов, работающих в биосферных заповедниках, было названо экологическое образование и просвещение студентов-практикантов, школьников, молодых ученых и просто экскурсантов. От себя я бы добавил: и экологическое воспитание молодежи. В наши дни дружественное отношение к природе, может быть, важнее, чем холодное знание ее законов.
К основным задачам заповедников нового типа, естественно, добавились еще некоторые, например научные контакты между учеными разных стран, обмен опытом, обмен стажерами. Очень важным звеном оказалось сохранение не только первозданной природы, но и форм культуры, хозяйства местного населения, которое издавна занимало территорию, объявленную теперь заповедной. Многие малые — и не только малые — народности настолько вписались в окружающую среду, что стали с ней одним целым. Сохранить этот опыт сотрудничества человека и природы не менее важно для дальнейшего развития   общества,   чем   сохранить   природу.
Мы привыкли думать о заповедниках как музеях природы под открытым небом. Как видим, для биосферных заповедников эта функция заметно расширилась. Это не могло не отразиться и на устройстве заповедников. Главное новшество состоит в том, что рекомендуется выделять в заповеднике две, три, а иногда и четыре зоны с разными задачами и разным статусом. Наиболее тщательно охраняется ядро — зона покоя, где запрещаются не только экскурсии, но и научная работа. Для науки отводится следующая зона, для экскурсий — третья. За ними следует четвертая — буферная, в которой при некоторых ограничениях разрешается заниматься традиционными для данного места формами хозяйства  — пахать, пасти скот и т. п.
С возникновением нового типа охраняемых территорий появились и новые проблемы. Среди них, например, вопросы, касающиеся желательных и минимальных размеров заповедников, вопросы их размещения. Размер заповедника определяется в первую очередь его способностью бесконечно долго поддерживаться в стабильном состоянии, сохраняя на прежнем уровне разнообразие видов растений и животных. При этом предполагается, что окружающая земля полностью освоена или будет освоена и, следовательно, не может помочь заповеднику семенами, животными-иммигрантами в деле восстановления нарушенных экосистем. Теория до сих пор не дала ответа на вопрос: существует ли вообще территория, удовлетворяющая этому требованию,— меньшая, чем вся земная суша. Если нет, то вопрос следующий: с какой вероятностью потери одного вида (скажем, за сто лет) можно примириться как с неизбежным злом?
Проблема размещения заповедников тоже вызывает споры. Большинство ученых считает резонным поместить по заповеднику в наиболее типичных частях каждой из биогеографических провинций Земли. Таким образом можно систематически набрать эталоны для большинства типов природной среды без больших пробелов. Однако достаточно громко звучит и голос оппонентов, которые утверждают, что гораздо большее разнообразие живых существ попадет на такую же территорию заповедника, если его поместить на границе провинций, где смешивается животное и растительное население, типичное для разных регионов.
Нет пока ясности и в том, создавать ли биосферные заповедники на сильно нарушенных людьми землях с тем, чтобы таким путем дать возможность восстановиться естественным экосистемам, пусть за порядочный срок. Эти и многие другие вопросы обсуждались на международных совещаниях, на Первом международном конгрессе по биосферным заповедникам в Минске, но нельзя сказать, что по каждому найдено устраивающее всех решение. А жизнь ставит все новые и новые проблемы, которые до сих пор не занимали головы ученых, и одновременно предлагает их решения, часто неожиданные. Такой узелок, в котором сплелись вопросы организации охраны биосферных заповедников, организации научных наблюдений, сохранения экологически чистых форм хозяйства, рассматривается в предлагаемом ниже очерке. Все эти проблемы не придуманы в городском кабинете, а поставлены самой жизнью, нелегкой жизнью лесников, живущих на одном из кордонов Кавказского заповедника, который с 1978 года объявлен биосферным.

Кордон в заповеднике
Столичная жизнь в темпе непрерывного галопа временами доводила до исступления. «Не для меня,— пульсировала в голове неотвязная мысль.— Бежать. Есть же где-то тихая пристань... С размеренной работой, под шум горной речки». Где искать такой рай, я плохо себе представлял. Впрочем, конечно, в заповеднике. В глухой лесной избушке на поляне, рядом — пасека, и в разные стороны — буреломные тропы, известные одному обходчику, мне.
И вот одна из экспедиций привела меня на этот самый, давно знакомый по снам, лесной кордон. На поляне, правда, не избушка, а добротно срубленный дом с четырьмя входами, с крошечным цветничком под окнами. А из-за конька крыши пронзают небо трехсотлетние пихты, и за ними — сахарные головы вечных снегов. И ручей никак не может досказать захлёбывающимся голосом свою историю. И, конечно, ульи на лужайке.
Вернулся лесник с обхода — в плавках, одежда в полевой сумке, ВЗМОКШИЙ ОТ быстрой ходьбы: «Гости? Познакомимся. Виктор. Из Москвы? Ну что у вас там идет во МХАТе?» Лесник подсел за наш походный стол. Его лицо, согласно всем канонам покрытое до самых глаз забывшей о расческе растительностью, почему-то вызвало в моем представлении не столько образ врубелевского Пана, сколько физика из МГУ, проведшего лето на постройке совхозного коровника. Мускулатурой Виктор напоминал античную скульптуру Лаокоона. Разговор со стихов перескочил на индийскую философию. И там, и тут хозяин наш не выглядел новичком. Но я осторожно постарался подтолкнуть его мысли к лесному бытью. «Тишина? — Виктор расхохотался на весь лес.— Не там ищете, дорогой товарищ. Я сам пришел сюда за тишиной, поразмышлять о жизни. И крупно промахнулся». Он-таки оказался физиком. Только за спиной его был не Московский, а Одесский университет. Презрев однажды погоню за славой и званиями, физик круто переломил жизнь, увел жену и детей в лес, занялся охраной заповедника, лошадьми, хозяйством. К земле потянуло. «Земля» оказалась покрытой острыми камнями. И мы в этом немедленно убедились.
Силуэт кордона едва просматривался на только-только начинающем светлеть небе, когда к нам в палатку ворвался крик Виктора: «Вставайте! Все вставайте — сено спасать! Гроза надвигается!» Я зажег фонарик, недовольно взглянул на часы: еще не было четырех. Но делать было нечего. Привычное и затоптанное в городской повседневности «надо» было здесь не просьбой, не  приказом.  а  неумолимой  жизненной необходимостью. Десять минут промедления могли стоить жителям кордона зимы без молока, без мяса: в лесу взять больше неоткуда. К тому же судьба нашей экспедиции в этот момент находилась в руках старшего лесника на кордоне Виктора Салтыкова.
Дождь попугал, покапал на копеечку и рассеялся, а мы принялись снова раскидывать по поляне недосохшее сено, только что сметенное в копны. К десяти часам мы выглядели не более бравыми, чем наполеоновские солдаты на пути из Москвы. Хотелось приложить растертые о грабли ладони к чему-нибудь холодному, залезть в спальный мешок и вытянуться: Но рабочий день у лесников только начинался. Наехало заповедное начальство на «уазике». Разговор с кордонщиками сразу пошел на повышенных тонах. По доносившимся фразам я понял, что претензии были взаимные. Руководители распекали лесную охрану за то, что обходы они, проводят все больше на своих огородах, что не выполняют план по сдаче сена, не дают лошадей научным сотрудникам для проведения маршрутов. В ответ по горам разносился бас Виктора, вызывая эхо. Можно было узнать, что кордону никак не могут дать давно обещанную сенокосилку, а то, что уже скошено, не на чем вывезти, и сколько можно унижаться перед шоферами, проезжающими мимо на совхозное пастбище. «Кто-нибудь из паучников хоть раз буханку хлеба привез нам из поселка? Им только давай, давай, да поскорей. А я — стреляйте — к своему рыжему их близко не подпущу: последний раз целый месяц потом спину жеребцу залечивал! Послать с ними человека? Кого? Не по вашей ли записке Кузьмич вторую неделю сопровождает киношников? Две лошади там с ними». Кругом конфликт. О нас, посторонних для заповедника «научниках», речь даже не шла. Если после возвращения Кузьмича выделят лошадь «своим», то мы можем рассчитывать — в лучшем случае — на половину лошадиной спины, чтобы не тащить весь груз на собственных спинах. И то лишь до тех пор, пока маршруты наши совпадают.
Когда начальники сели попить чаю под царственным грецким орехом, опять примчался Виктор: «Пошли, на двадцать минут выделили машину, помогите свезти сено, то, что уже высохло». Из двух наскоро срубленных деревьев сделали волокушу, перекидали на нее шесть душистых копешек, обвязали и «запрягли» в эту повозку начальственного «козлика». Через двадцать минут можно было метать сено на сеновал над конюшней.
А вечером Виктор, задумчиво глядя в костер, говорил: «Конечно, мотор — это семьдесят пять лошадей, мы о таком можем только мечтать. Но есть у этой медали и другая сторона. Техника — смерть природе. Разве можно допускать в заповедники, последнее укрытие ни в чем не повинного зверья, этих грохочущих монстров? Помните, в былине: прилетит змей Тугарин, и где упадет на землю капля, его черной крови, там трава расти перестанет? Черная кровь — бензин. Вон сколько таких лысин вокруг кордона, по многу лет не зарастают. Разве это не та самая природа, которую мы приставлены сохранять?»
Через три дня вернулся Кузьмич. «В меня опять стреляли»,— сказал он устало. «Кто?» — «Не знаю. Пытался преследовать, но ушли». Для браконьеров Кузьмич как бельмо на глазу. Его нельзя ни уговорить, ни подкупить. Нацелив в грудь нарушителю колючие седые усы, он неумолимо составляет протокол и в дальнейшем делает все возможное, чтобы дело не удавалось замять тем, кто в этом был почему-то заинтересован. Но так же жестко поступает Кузьмич и по отношению к братьям-лесникам, если застает их за недостойным делом. Никакие доводы, что, дескать, для себя-то уж можно, понемножку, не от хорошей жизни, не действуют. Учитель в прошлом, даже директор школы, он и здесь образец принципиальности. Таких не любят. Даже те из лесников, кто не баловался незаконной охотой, смотрят на Кузьмича как на кляузника, доносчика, нарушителя некоего неписаного закона чести.
Побаивался Кузьмича и Сашок, третий лесник кордона. Мне он запомнился гарцующим на гнедом жеребце, с длинным, почти как меч, охотничьим ножом на поясе. «Видно, тоже из гастролеров,— отозвался о нем Виктор.— У нас тут, знаете, сколько таких набегает за романтикой? Пришел — подавай ему немедленно кордон. Но большинство — года не пройдет — шапку в охапку, и только его и видели. Я недавно прикинул — 25 процентов составляет текучесть кадров лесников в заповеднике. Этого,— он кивнул на Сашка,— пробуем приучать к хозработам, да неинтересно ему. Чем зимой будет жить? Наверно, рассчитывает браконьерить».
Место четвертого лесника на кордоне пустовало. Никак не подворачивался надежный человек.
Кузьмич вернулся из киноэкспедиции больным, слег и сопровождать нас, понятно, не мог. Вдобавок лошади были некованые и оттого сбили копыта, и подковы лесничий прислал маленькие, не по размеру, да и ковать сейчас было некому. Короче, отъезд наш затягивался.
Всю следующую неделю, что мы провели на кордоне, каждый день случалось какое-нибудь ЧП. То горное эхо донесет зловещий выстрел с альпийских лугов, то начальство шлет грозную записку с приказом «выделить...», или «сопроводить...», или «немедленно явиться...», то лошади ушли в лес и пропали. Две группы туристов пытались прорваться в заповедник. Когда их спросили, на каком основании, они показали маршрутный лист, утвержденный тур-клубом. Мы тоже — изнывающие от ожидания участники экспедиции — висели над душой старшего лесника. Казалось, кордон подобен армейскому форпосту, не успевающему отбивать атаки. Виктор ругал лесников, метался от одного дела к другому, бросив на жену гостей, корову, детей, кроликов, огород с неокученной картошкой, пожираемой неизвестно откуда взявшейся медведкой. Наташа, жена Виктора, в простенькой косынке, с подойником или граблями в руках, больше, чем кто-нибудь другой на кордоне, внушала впечатление, что этот, неспокойный лесной мирок просуществует еще много лет. В своей «прошлой» жизни Наташа была искусствоведом.
Мы пытались помогать по хозяйству в меру наших городских возможностей и личных представлений о «чувстве локтя». Но только тут я осознал, насколько мы, дети цивилизации, плохо приспособлены к тому, чтобы прокормить себя и обеспечить всем необходимым, если вдруг захотим  перейти  к жизни «поближе к земле».
Однако к мечте о «тихой пристани» это обстоятельство уже не имело никакого отношения. Красивой сказке пришел конец. Кордон в заповеднике оказался узлом проблем совсем другого рода. По крайней мере — пяти проблем. Проблема охраны природы. Кордон — малоэффективное средство охраны заповедников. Несмотря на все меры, браконьеры, туристы, отдыхающие всех мастей, включая иногда и власть имущих, собирают с охраняемых территорий богатую дань. Само объявление каких-то мест заповедными служит сигналом: «Сюда! Наукой доказано, что тут природа богаче, красивее, интереснее, чем всюду». Повышенное давление ложится на плечи, главным образом, лесника. Но, чтобы выполнить свою главную задачу, ему нужно прежде всего суметь прожить в условиях, по современным представлениям, экстремальных, создать хозяйство, близкое к натуральному. Кто подсчитал, много ли времени оставляет такое хозяйство для того, чтобы выполнять еще и служебные обязанности? А тут соблазны легкой добычи, а тут, с другой стороны, риск поплатиться жизнью за слишком ретивую службу. И почему, спрашивается, не может лесник иметь родственников с «Жигулями» — любителей пособирать заповедные «дары природы»? Одним словом, обязанности требуют от лесной охраны: «будь героем», а жизнь нашептывает со всех сторон как раз обратное. В общем, часто так и получается: чем хуже лесник служит, тем лучше живет.

Окончание статьи - читать.